— Ее начал кто-то из травников по маминой линии много лет назад, а отец внес туда дополнительные растения, которые являются съедобными, чтобы мы никогда не голодали. А потом мы с тобой продолжили книгу и дополнили ее другими растениями, о которых я узнала от Гейла и на Играх.
— Мы с тобой? — удивляется Пит, а теперь уже и я поджимаю губы, услышав в голосе искреннее удивление.
— Да. Ты рисовал, а я записывала все, что знаю.
Он кивает и ненадолго задумывается.
— Когда это было?
— Еще до того, как объявили о Квартальной бойне. Я подвернула ногу и не могла ходить, а ты приносил мне каждый день выпечку и оставался, чтобы сделать зарисовки. Еще мы смотрели телевизор по вечерам, но это раздражало всех, кроме меня.
Пит снова задумчиво кивает, протирая несчастную тарелку в сотый раз, и плотно уходит в себя. Проходит не меньше пары минут, прежде чем он отвечает.
— Звучит как-то слишком нормально для нас.
Усмехаюсь, припоминая, что тогда он тоже сказал нечто подобное однажды.
— Сложно поверить, да? Я покажу тебе книгу, ты должен вспомнить свои рисунки.
Он, наконец-то, оставляет тарелку в покое, вытирает руки и поворачивается ко мне лицом. Его глаза выражают нечто такое, что очень трудно понять, но на душе становится тяжело и больно настолько, что хочется обхватить себя руками.
— Я тебе верю, — спокойной говорит он, и по телу почему-то бегут мурашки. — К тому же я вряд ли вспомню.
Несмотря на это, после ухода Пита я все равно отправляюсь на поиски книги. Как и многие другие вещи, причиняющие неприятные воспоминания, она спрятана в подвале много месяцев назад. Все имущество, которое было у нас в Тринадцатом, прислали мне спустя неделю после возвращения домой на поезде. Мать отказалась забирать хоть что-либо, напоминающее о прошлой жизни, с собой в Четвертый, а у меня просто не хватило бы духу отказаться. Тем не менее, в подвал с того дня я больше не спускалась. И я даже толком не знаю, что именно было доставлено и сложено здесь в больших коробках, потому что этим занимались Хеймитч с Сэй, пока я калачиком лежала в углу своей комнаты и мечтала уснуть и не проснуться.
Это помещение напоминает маленький склад провизии, потому что на всех полках стоят бесконечные баночки и консервы, которые, видимо, запасла для меня Сэй. Делаю для себя мысленную заметку поругать ее за это, потому что совершенно неразумно хранить столько еды в доме для одного человека, когда весь дистрикт многие месяцы жил, плотно затянув пояса.
Провожу рукой по коробкам и с радостью отмечаю, что каждая из них подписана. На самой огромной стоит пометка «Одежда. Тур», и я приоткрываю крышку, заглядывая внутрь. Видимо, еще до моего возвращения или сразу после, пока я еще ничего не понимала, в подвал также были спущены вещи, которые каким-либо образом могут меня напугать или расстроить, потому что эта коробка забита до краев моими нарядами от Цинны. Наугад вытаскиваю бежевый свитер крупной вязки и прижимаю его к щеке, наслаждаясь мягкостью шерсти. Да, смерть стилиста, подарившего мне имя и образ, стала когда-то для меня настоящей трагедией, но сейчас кажется, будто случилось это в какой-то другой жизни или целую тысячу лет назад. Мысли об этом не похожи на острый клинок в сердце, они скорее лишь воспалившиеся царапины, которые я заклеиваю пластырем, закрывая коробку.
Дальше в ряд стоят несколько некрупных коробов с надписями «Альбомы и фото», «Из комнаты Примроуз», «Из комнаты Mrs Эвердин» и последняя большая коробка «Жилой отсек Е», к которой я и направляюсь, стараясь даже не смотреть на предыдущие. Книга растений, как и ожидалось, на месте. Тут же я нахожу выводную трубку с последней Арены, парашют и свадебное фото родителей, а на самом дне лежит маленький золотой медальон — подарок Пита. К сожалению, еще один подарок — жемчужина, был безвозвратно утерян в те дни, когда в капитолийской больнице с меня вместе с обгорелой кожей снимали куски одежды. В одном из этих расплавленных кусков, бывшим изначально маленьким карманом, и находилась жемчужина.
Кручу в руках изящное украшение, но не решаюсь открыть, так как фото внутри, которые когда-то должны были напомнить, ради чего стоит жить, сейчас причинят бесконечную боль и наверняка подарят моим сегодняшним ночным кошмарам особую жестокость. Но и оставить кулон в коробке рука не поднимается, так что я просто засовываю его в карман и направляюсь к лестнице с книгой подмышкой.
Найти нужные травы совсем несложно, и я переписываю название, дозировку и способ приготовления в свой блокнот, чтобы позже поделиться с Энни, а потом приступаю к поиску рисунков Пита. Их здесь целая куча, так что я просто делаю закладки на нескольких, которые нравятся мне сильнее всего.
А потом понимаю, что до самого вечера не имею ни малейшего представления, чем заняться, и начинаю слоняться из комнаты в комнату. Принимаю прохладный душ, чтобы хоть немного спастись от жары, и падаю у телевизора, наугад включив первый попавшийся канал. В передаче рассказывают о передовой медицинской технике, которой планируют снабдить больницы в каждом дистрикте, и от монотонного голоса ведущего я очень быстро засыпаю. Проснувшись уже вечером, долго разминаю конечности и шею, затекшие от неудобного дивана, пока не перестаю чувствовать себя деревянной.
До ужина еще полно времени, и поскольку готовить его я не планирую, то снова встает вопрос, чем можно заняться. На улице слишком жарко, чтобы дойти хотя бы до Хеймитча, так что я решаю отправиться в гости к Питу и показать ему рисунки, но вовремя останавливаюсь, задумавшись над тем, что стоит все-таки уважительно относиться к его просьбам, особенно, когда обратное неминуемо приводит к ссорам.
Спустя еще несколько кругов по дому я все же решаю, что, если приглашу Пита к себе, и он согласится, то это не должно вызвать никаких скандалов, так что иду к телефону и уже по памяти набираю номер. В этот раз гудки не кажутся такими долгими, да и трубку он поднимает почти сразу.
— Это я, — вместо приветствия снова говорю я, и Пит тихо усмехается в ответ.
— Снова совесть?
— Нет, сегодня я еще не успела сделать ничего плохого.
— Ну, не расстраивайся, еще не вечер.
— Вообще-то я по делу, — говорю серьезно, но не могу сдержать улыбку. — Нашла книгу растений, придешь посмотреть?
— Эм. Я еще немного занят.
— Чем?
— Наши соседи попросили испечь пирог для своей дочери. Такая маленькая рыжая девочка Агнес, они живут через два дома от наших.
— Да, я знаю Агнес.
— У нее завтра день рождения, так что…
— А когда освободишься?
— К ужину, наверное.
Отчего-то мне начинает казаться, что для такого пекаря как Пит, закладывать больше трех часов на пирог немного странно, но я молчу. И он тоже молчит. И в этот раз я чувствую не стыд, а раздражение, которое тоже тихонько держу в себе.
— Тогда до встречи? — говорит Пит, не выдержав первый.
— Ага.
Кладу трубку и несколько минут недоумевающее смотрю на телефон, будто это он передает слова неправильно, чтобы меня разозлить, но это, конечно же, не так.
Меня просто в очередной раз отшили.
Чтобы не сделать ничего глупого, набираю Энни, в надежде, что она дома и не спит, и мне везет. Судя по голосу, девушка снова рада меня слышать, и я диктую ей названия трав и всю добытую информацию. А потом зачем-то рассказываю о походе в подвал и об этой коробке с номером жилого отсека, которая хранит в себе тонну тяжелых воспоминаний.
— У меня тоже есть такая коробка из Тринадцатого, — говорит Энни. — И когда-нибудь я тоже надеюсь, что смогу ее открыть.
Задумываюсь над тем, что может лежать там внутри, и даже жмурюсь от неприятных ощущений. Наверное, это ее свадебное платье. Возможно, еще и костюм Финника. Или его веревка для узлов. Или фото. Почему-то задумываюсь над тем, смогла ли я открыть такую коробку на ее месте, но чем дальше бредут мысли, тем хуже становится на душе. Энни тоже молчит, но эта тишина говорит куда больше слов.