Пит впервые смотрит на меня только после того, как мы остаемся одни, разделенные этими ужасными двумя шагами. В его глазах читается страх и усталость, но между бровями нет привычного залома, что я сразу же трактую как хороший знак и улыбаюсь, не получая улыбки в ответ. Пит несколько раз открывает и закрывает рот, не решаясь на первое слово, которого я так сильно жду, а когда, наконец, получаю свое совершенно незаслуженное: «Ты с ума сошла, Китнисс?» — закатываю глаза и не сдерживаю нервный смешок. А он, будто в самом деле ожидая ответа на свой вопрос, настойчиво вздергивает брови и впивается взглядом.
— Нет, — отвечаю я, присаживаясь на край стола.
— А мне кажется, что сошла.
— Значит, ты ошибаешься. Я в порядке. И ты в порядке. Не произошло ничего такого, о чем стоило бы волноваться.
— Но могло произойти, Китнисс, — упорствует он, и я чувствую в себе силы и уверенность спорить хоть всю ночь.
— Но не произошло. Я была в этом уверена.
Теперь и Пит закатывает глаза, глубоко вздыхая.
— Хеймитч прав, это дурость. И я ума не приложу, чем ты думала, если вообще, конечно, думала.
— Можешь говорить, что угодно, Пит, но ты не сможешь меня переубедить, — поднимаю голову и встречаюсь с холодным взглядом голубых глаз, из последних сил пытаясь сохранить тепло, так приятно окутывавшее меня всего минуту назад. — Я сделала то, что должна была, и можешь не сомневаться, что сделаю это снова.
Кажется, это окончательно его добивает. Он сначала всплескивает руками, потом хватается ладонями за лицо, зажмуривая глаза, отворачивается к окну и снова поворачивается обратно, резко хлопнув по столу рядом со мной.
— А представь хоть на секундочку, Китнисс, что ты не права. Представь, чем все могло обернуться! Как бы я жил потом с этим? Ты могла отобрать у нас все, что мы так долго строили. Я бы не смог смотреть в глаза тебе, Хеймитчу и Сэй, и я бы никогда себя не простил, — в его взгляде читается неподдельное раздражение, а губы напряженно подрагивают, выплевывая слова. — Неужели это не слишком высокая плата за то, чтобы проверить свою правоту?
— Пит… — только и успеваю сказать я, прежде чем он, резко развернувшись, обходит стол и направляется к выходу. Я вскакиваю следом и пытаюсь дотянуться, но он ловко убирает руку в сторону, поднимая ладонь наверх и останавливая меня. Все в его позе и выражении лица говорит о том, что никакие мои слова или действия сейчас не помогут.
И я замираю на месте, позволяя ему уйти и забрать с собой остатки тепла, по которому начинаю скучать в ту же секунду.
Оставшись в полном одиночестве, я поднимаюсь наверх и усаживаюсь на пол прямо рядом с телефоном.
— Он позвонит, — говорю себе я, скорее озвучивая вслух мечты, чем пытаясь себя убедить. — Он успокоится и позвонит.
Идут часы, и я задремываю, привалившись к стене, пока дурацкий кот не проходит мимо, требовательно мяукая и усаживаясь напротив. Если вернулся Лютик, значит, скоро утро, и я просидела тут большую часть ночи, о чем также свидетельствуют затекшие ноги и спина, но Пит так и не позвонил. И теперь становится гораздо сложнее упорно продолжать убеждать себя, что он все еще может это сделать.
Смотрю в глаза коту, совершенно непонимающему, что я забыла на полу, и отчего-то начинаю злиться. На секунду кажется, что даже этому потрепанному созданию очевидно, насколько жалко я выгляжу со стороны и насколько несбыточные надежды питаю.
— Иди куда шел, Лютик, — злобно бросаю я и отмахиваюсь рукой, но он только слегка вздрагивает одним ухом. — Он позвонит, ясно?
Кот все также медленно моргает, не отводя от меня своего взгляда, будто ожидая объяснений, и я подталкиваю его в сторону ногой, только вот он сразу же усаживается обратно и снова впирается в меня своими глазищами.
Под этим взглядом становится совсем неловко — я будто вижу себя со стороны, и даже ёжусь от неприятного ощущения. Проторчать тут всю ночь, дожидаясь звонка, который, очевидно, все равно бы не произошел. Да уж, Китнисс, просто блеск.
Последний раз пытаюсь отогнать кота, но, ничего этим не добившись, медленно поднимаюсь на ноги, болезненно разгибая спину. Готова поклясться, что, если бы этот шерстяной мешок мог осуждающе покачать головой, то он бы это сделал, потому что по-другому его позу трактовать никак нельзя. Приходится спрятаться в своей комнате, ведь осуждающих взглядов мне в последнее время и так хватает.
Когда встает солнце, и становится совершенно очевидно, что Пит не позвонит, я тихонько подкрадываюсь к окну и присматриваюсь к соседнему дому, будто он может дать мне хоть какую-нибудь подсказку о своем владельце, но, к сожалению, ничего особенного не замечаю. Хотя на что я вообще, собственно говоря, рассчитывала? Единственный человек, который может подсказать мне, что на уме у Пита Мелларка — он сам, только вот он явно не рвется ко мне на порог с объяснениями. И я имею ли право требовать эти объяснения?
Одно я знаю точно — я ни капельки не жалею о том, что произошло вчера, и сделала бы так снова, но только вот среди моих близких нет ни одного человека, кто со мной согласен. Наверное, будь я хоть немного умнее, послушала бы советы, приняла опасения и не нарушала бы наши привычные будни своими душевными порывами, но только это была бы уже не я. Готова поспорить, Хеймитч теперь будет дуться и игнорировать меня всеми способами, пока в один прекрасный день не напьется и не выдаст все, что думает. Сэй не станет осуждать напрямую, но я уже представляю ее взгляд, наполненный волнением и заботой, и становится не по себе. А Пит…
С ним все сложнее. С одной стороны, он несколько раз напрямую просил меня держаться на расстоянии ради моей же безопасности, а я, вроде как, согласилась с ним, чтобы лишний раз не ссориться. И вчерашние слова только подтвердили то, что я предала его доверие, подвела его и поставила под угрозу нашу тихую стабильную жизнь. В глазах Пита читался страх, отчаяние и горькое разочарование, но его руки, сомкнутые вокруг моей спины, крепко прижимающие к себе, разве они не говорят об обратном? Разве это не показатель моей правоты, если в самую темную минуту он до боли нуждается в поддержке, и, когда получает ее, справляется с приступом гораздо легче?
Может быть, дело вовсе не во внутренних демонах и охморе? Возможно, тьма давно обуздана, но сам Пит просто боится признаться себе в этом? Ведь никто не разочаруется в тебе, если будет ждать только плохого, мне ли не знать. Я сама жила по этому принципу очень долго, ведь огорчать дорогих тебе людей гораздо больнее, чем это может казаться.
Но так жить нельзя. Этот неправильный выбор отбирает у тебя всякие шансы на счастливое будущее. Нельзя ставить на себе крест, нельзя возводить стены, нельзя опускать руки. И нельзя отталкивать близких даже из добрых намерений.
Чтобы не сойти с ума от шквала мыслей, спускаюсь вниз и готовлю завтрак, а, когда Сэй приходит вместе с внучкой, настойчиво избегаю встречи с ее взглядом. К счастью, женщина достаточно мудра, чтобы не говорить о вчерашнем, но неприятная тема все равно витает в воздухе, потому что больше никто так и не приходит.
Сэй порывается притащить Хеймитча силком, и мне стоит больших усилий переубедить ее в необходимости этого действия. Она злится на него и на Пита за компанию, из-за чего мне хочется крепко обнять ее вместо всяких слов, ведь, кажется, она теперь становится единственным человеком, который не планирует меня осуждать. Вместо этого я получаю порцию поддержки и даже смеюсь, когда она парадирует вчерашнюю истерику ментора, заблаговременно прикрыв ладошками уши внучки. А после завтрака она предлагает заплести мне косичку, и я охотно соглашаюсь, скорее из-за того, что нуждаюсь в чьих-то теплых и надежных руках, а не в опрятной прическе.