— Нет, он не прав. Он ничерта не знает, Пит.
— Я думаю, что все мы ничерта не знаем, Китнисс. И правда может стоить слишком дорого, в этом он точно прав.
— Так и чего он хочет? Чтобы мы всю жизнь сидели на противоположных сторонах стола за завтраком, а потом расходились каждый по своим делам?
Пит переводит взгляд на тот самый противоположный угол, который обычно занимаю я, и пожимает плечами.
— Он за нас отвечает. За тебя в первую очередь. Так что да, думаю, именно этого он и хочет.
— Мне не нужно, чтобы за меня кто-то отвечал. Я вполне могу позаботиться о себе сама.
— Знаю, но это же Хеймитч.
И хотя ментор последние дни потратил на то, чтобы вынести Питу мозг, он все равно говорит о нем с каким-то теплым трепетом, который передается и мне. Возможно, Хеймитч из нас троих сейчас находится в наиболее адекватном состоянии, но это все равно не дает ему права лезть туда, куда не просят.
— Не вмешайся он, все было бы лучше, — уже спокойнее говорю я, как завороженная наблюдая за движением пальца по моей руке. Взгляд Пита направлен туда же. — Мы бы просто поговорили, пришли к чему-то…
Он кивает и улыбается.
— Да, ты права.
— Вообще стоит ввести правило: всегда разговаривать, что бы там не приключилось накануне.
— Никогда бы не подумал, что услышу от тебя что-то подобное, — усмехается Пит. — Ты себя точно хорошо чувствуешь? Пришла мириться к Хеймитчу, теперь вводишь правило на обязательные разговоры. Что это на тебя так влияет?
— Наверное, диета на сырных булочках, — отвечаю я, пожав плечами, хоть и очевидно, что влияет на меня только тот, кто сидит напротив.
— Тогда мне стоит срочно позаботиться о новой партии, — говорит он, откидываясь назад на стуле, из-за чего наши руки расцепляются, и я несколько секунд просто надеюсь, что он вернет их на прежнее место, но потом, с трудом скрывая разочарование, подтягиваю свою ладошку к себе.
И хотя на лице Пита наконец-то появляется расслабленная ухмылка, синяки под его глазами напоминают о том, что на деле все совершенно не так прекрасно.
— Тебе бы выспаться, — говорю я. — Выглядишь очень побитым.
— Спасибо, ты очень добра, — Пит наигранно закатывает глаза. — Но да, поспать бы не помешало.
Я провожаю Пита до порога и очень сдерживаюсь, чтобы не обнять его на прощание, только для этого в данный момент нет совершенно никаких оснований, но я и не расстраиваюсь, потому что точно знаю, что завтра утром мы снова увидимся. Когда он проделывает уже половину пути до своего дома, то разворачивается и машет рукой, а я машу в ответ, будто расстояние между нами нельзя преодолеть в пять шагов.
— Звони, если не сможешь заснуть, — говорю я, прежде чем закрыть дверь и отправиться в спальню с абсолютно дурацкой улыбкой на лице.
И он звонит. Этой ночью, а потом и следующей, и всю оставшуюся неделю. А еще меняет свое обычное место за столом и усаживается справа, а не напротив, отчего Хеймитч все утро прожигает его недовольным взглядом, что лично меня очень веселит.
Ночные звонки уже становятся нашей маленькой традицией, и хотя мы не обсуждаем ничего важного, я, в самом деле, чувствую, как это топит оставшиеся льдинки между нами. Пит рассказывает про Капитолий и доктора Аврелия, про книги, который тот высылает ему почти каждую неделю и про пекарню, которую достроят уже к концу лета, а я готова слушать что угодно хоть до самого утра. Единственное, что омрачает эти полуночные звонки — частые приступы, во время которых Пит дышит так глубоко, что от шума из телефона у меня по спине бегут мурашки. После каждого раза я предлагаю прийти к нему, чтобы чем-то помочь, но Пит уверяет, что ему будет спокойнее, если мы просто поговорим, разделенные толстыми стенами. И я остаюсь на своем месте, хоть внутри и чувствую безумную потребность быть ближе.
Вскоре Энни выписывают из больницы, но она уклончиво отвечает на вопросы о своем самочувствии каждый раз, когда я поднимаю эту тему, так что я уже даже начинаю задумываться над тем, не позвонить ли матери, но пока что не решаюсь взять в руки трубку. Питу она тоже ничего не говорит, и он обеспокоен еще сильнее меня, но не хочет допытываться или давить, так как эта тема слишком личная. Он говорит, что, если Энни нужна будет наша помощь, она обязательно попросит, и я стараюсь в это поверить.
Во время одного из наших разговоров мы обсуждаем что-то отдаленное и случайно касаемся болезненной для нас обеих темы — Финника. Но Энни начинает рассказывать о нем с таким энтузиазмом, что я не чувствую неловкости или вины за то, что упомянула его имя. Она рассказывает историю об их помолвке за много лет до Квартальной бойни и даже до ее Игр, и я просто не верю своим ушам, когда узнаю подробности.
— Финник всегда хотел вырваться из рабства Капитолия, и одна женщина из правительства во время очередной, кхм, «встречи» подсказала ему, что нужно жениться. Вроде бы за десять или пятнадцать лет до этого один парень освободился от Сноу, когда завел семью. Финник очень боялся подставить меня под удар, так как на тот момент уже и так потерял отца, в чем винил себя, но спустя почти пять лет со дня его победы жить стало совсем невозможно. И мы рискнули. О помолвке практически никто не знал, а свадьба должна была состояться через несколько месяцев. Только вот именно мое имя чудесным образом прозвучало на Жатве. Да, возможно, это лишь совпадение, но я давно перестала в них верить. Я знала, что не вернусь, но Финник уверял, что сделает все, чтобы я выжила. Уж не знаю, на какие сделки ему пришлось пойти, но, когда я уже даже перестала бороться, Арену вдруг затопили, и вот я стою в короне и жму руку президенту, — она грустно усмехается и ненадолго замолкает.
— Гори он в аду, — вклиниваюсь я, испытав неподдельную ненависть.
— Да уж, я думаю, именно он сейчас и делает, — весело бормочет Энни и продолжает рассказ. — Так вот, Финник вытащил мое тело, но душа осталась где-то там, вместе с двадцатью тремя погибшими беззащитными детьми. Я не говорила, не ела, не спала, мне было безразлично совершенно все, даже он. Я хотела умереть — заснуть и больше не проснуться. Но, собственно, мне не нужно тебе это объяснять, — я лишь безмолвно киваю, разделяя ее чувства из прошлого в полной мере. — Мне становилось только хуже, и вот спустя несколько месяцев я совсем слетела с катушек. Не знаю, как Финник это вынес, но он боролся за нас двоих каждый день. Кормил меня с ложки, относил на руках к берегу, расчесывал волосы, утешал по время бесконечных приступов и читал стихи. Когда наступали короткие просветления, я смотрела в его бирюзовые глаза и не могла вспомнить, как это — любить его. Более того, я считала, что совершенно не достойна любви, что мои руки теперь по локоть в чужой крови, и от нее мне никогда не отмыться. Кажется, моя душа была настолько истерзана, что испытывать нечто хорошее просто не могла. Но Финник не собирался сдаваться и упрямо напоминал о каждом нашем счастливом мгновении с завидной частотой. Наверное, и ему пришлось полюбить меня заново, ведь от прежней Энни Кресты осталось слишком мало, а, может быть, его сердце было настолько чистым вопреки всей грязи вокруг, что он вовсе и не заметил разницы. Так или иначе, нам пришлось заново полюбить друг друга, и это единственное, что вытащило меня из пропасти.
После этого откровения мы обе долго молчим, прежде чем находим хоть какие-нибудь подходящие слова, а фраза «пришлось заново полюбить друг друга» пульсирует у меня в голове еще несколько дней.
Я задумываюсь, пытается ли полюбить меня Пит, и нужна ли ему вообще эта любовь после всей той боли, что она ему причинила, и просто от всего сердца надеюсь, что нужна, хоть факты порой и говорят обратное. Остается сделать только одно — взять пример с Финника, предоставленный мне так чертовски вовремя, так что несколько дней подряд я активно придумываю, чем бы могла занять Пита, предложив ему свое общество. И не придумываю ничего умнее, чем попросить помочь выкопать иссохшие примулы и посадить возле наших домов что-то другое. К счастью, занятие и правда оказывается не таким уж и быстрым, потому что полевые цветы с опушки леса, высаженные нами в первый день, замертво вянут уже через пару дней, так что приходится углубиться в садоводство. Мы листаем книгу трав, чтобы узнать что-то полезное, спрашиваем совета у соседей и у Сэй, заказываем семена и удобрение в Одиннадцатом, и в итоге только спустя неделю подбираем цветы и травы, которые переживут высадку в конце лета и не погибнут под палящим солнцем. По итогу мы имеем две немного странные клумбы, которые совершенно отличаются от соседских, но очень хорошо описывают нас с Питом: на моей в основном растут полевые цветы, а Пит ожидает урожай пряных трав, которые потом можно будет использовать в выпечке.