Но насколько же на все это плевать, пока Пит прижимает меня поясницей к столешнице, опираясь на нее одной рукой, а второй чертит узоры по спине. Я обхватываю его голову, провожу по теплой шее у самой кромки волос, запускаю в них пальцы и путаюсь, не желая больше никогда выбираться. Он прижимается ко мне лбом и кончиком носа, тяжело выдыхая горячий воздух, опаляющий подбородок.
— Все в порядке? — еле слышно шепчу я, но в ответ получаю только еще один поцелуй.
И такие ответы меня вполне устраивают. Точнее сказать — они устраивают меня гораздо сильнее, чем любые другие.
Губы Пита мягкие и требовательные, а я готова на любые требования, только бы он никуда не исчез. Если нам не суждено быть вместе вот так, то пусть чертов Сноу воскреснет и запихнет меня на еще одну Арену, пусть натравит всех переродков и миротворцев, потому что тогда я просто отказываюсь от такой жизни.
Вдруг оказывается, что нет ничего правильного в том расстоянии, что мы опасливо соблюдали все время. А быть в гуще этих чувств — то же самое, что быть внутри цунами, и это совсем ненормально. Но мы оба ненормальные, и в наших чертовых жизнях уже давно не происходит ничего нормального. И эта связь, притяжение, зависимость — можно назвать ее как угодно, но это тоже не нормально. Только вот реальность такова, что ненормальность — самое лучшее, что могло со мной случиться. Да и вообще, разве можно считать неправильным то, что помогает преодолеть любые преграды, которые подсовывает жизнь?
И пусть эти чувства тоже ненормальные. Мы не умеем не бросаться из крайности в крайность, и ладно бы это касалось только положительных аспектов, но нет. Негативные стороны тоже всегда на максимуме: мы ссоримся, колко задевая словами, вечно жертвуем собой, будто это совершенно естественно, теряем веру и вновь обретаем ее. Это так сложно, но отчего я совсем не хочу простоты.
Я хочу Пита рядом, как можно ближе, и чтобы он никогда не прекращал меня целовать.
Жара на улице теперь кажется освежающим бризом по сравнению с тем, что происходит на этой кухне. В какой-то момент рук становится недостаточно, чтобы убедить себя и Пита в том, что я больше никогда его не отпущу, так что я забираюсь на столешницу и обхватываю его ногами. Каждое прикосновение, каждое движение только распаляет желание внутри, туманя рассудок.
Пит громко выдыхает, не разрывая поцелуй, и этот выдох говорит мне настолько много, что я с трудом могу это переварить. Он буквально объясняет мне все, что следует сейчас знать, так что я прижимаюсь еще сильнее и не могу сдержать самодовольной улыбки, уловив еще один вздох. Пит слегка отстраняется, чтобы одарить меня якобы недовольным прищуром, но на его губах тоже улыбка, которую я сразу же целую, не в силах устоять. И с этого самого момента я вообще не понимаю, как буду держаться себя в руках буквально каждый раз, когда он будет улыбаться.
Его руки обхватывают мои ладони, убирая от лица и шеи, где вообще-то им самое место, и я издаю недовольно-возмущенный звук, вызывая у Пита смешок.
— Все в порядке? — снова повторяю я, и он кивает.
— Просто дай мне минутку вздохнуть.
Я искренне не понимаю, зачем это делать, но послушно отстраняюсь всего на несколько сантиметров, дав возможность воздуху просочиться между нами. Пит целует костяшки моих пальцев, зажатые в его руках, вызывая мурашки, и опускает голову мне на плечо.
— Если честно, я думал, что ты будешь злиться, — говорит он.
Я улыбаюсь, накрывая его голову своей.
— Ну, как видишь, я не злюсь. Только разве на то, что этого не случилось раньше.
Пит смеется, отчего мы оба слегка трясемся, и я тоже смеюсь, потому что не могу контролировать переполняющие чувства. Удивительно, но просто обниматься, когда никто из вас не находится в истерике или не переживает приступ, тоже очень даже приятно.
Можно, совершенно ничего не скрывая, повернуться и оставить легкий поцелуй на волосах, можно переплести пальцы и глубоко вдыхать умиротворяющий запах Пита, совершенно теряя голову. Это как выйти на свободу после долгих лет заточения в неволе и впервые увидеть солнечный свет, ощутить под ногами мягкую траву и позволить ветерку ласкать кожу. И это настолько правильно, что иначе просто быть не может.
К сожалению, так считаю только я, потому что, глубоко вздохнув и отстранившись, Пит говорит:
— А стоило бы.
Буквально за одно мгновение мне снова хочется его как следует треснуть. Закатываю глаза, притягивая его ногами обратно.
— Прекрати. Только не сейчас.
— А когда? — спрашивает он, подняв на меня глаза.
— Если планируешь сказать, что все это было ошибкой, то лучше никогда.
Пит хмурится и качает головой, крепче сжимая мои пальцы, поглаживая тыльную сторону ладони.
— Я не собирался такого говорить. Просто хочу, чтобы мы оба в равной мере понимали, что сейчас происходит.
— Мне кажется, это сложно не понять, — предпринимаю попытку заткнуть его еще одним поцелуем, но Пит оставляет лишь легкое касание на моих губах, прежде чем снова отстраниться.
— Я серьезно, Китнисс.
Теперь мне хочется захныкать от этой ужасной несправедливости и от того, что Пит считает совершенно уместным поднимать сейчас какие-либо темы, особенно не совсем приятные. Поднимаю глаза к потолку и глубоко вздыхаю, а, когда перевожу взгляд обратно на Пита, он выглядит серьезно и слегка нахмурено, что никак не вяжется с припухшими губами и растрепанными волосами. Этот несуразный вид меня мгновенно успокаивает и даже немного веселит, заставляя забыть про раздражение.
— Я ничего не хочу обсуждать. Не сегодня.
Пит хмурится еще сильнее, поджав губы, и выпутывается из моих рук и ног, делая несколько шагов назад, пока не опирается на спинку стула.
— Разве не ты говорила, что мы всегда должны обсуждать все, что бы ни случилось?
— Это правило требует доработок и уточнений, — говорю я, предприняв очередную попытку перевести тему и смягчить обстановку. Пит скрещивает руки на груди и недовольно машет головой. Смиренно вздыхаю, сползаю со столешницы и накрываю его руки своими. — Хорошо, давай поговорим. Я не понимаю, о чем и зачем, но давай поговорим.
— Правда не понимаешь? — его брови ползут наверх. — И не помнишь, как я мельком упоминал около тысячи раз о проблемах с контролем?
Теперь пора и моим бровям подняться выше.
— Сегодня у тебя за весь день не было ни одного приступа. Стоит ли нам обсуждать именно сейчас эти проблемы, если они нас не касаются?
Вместо ответа Пит закрывает глаза и устало опускает плечи, позволяя выдоху получится очень шумным. Он потирает пальцами переносицу и смотрит на меня так, будто я несознательное дитя, которому все нужно объяснять по сто раз.
— Эти проблемы касаются меня всегда, Китнисс. Буквально каждую секунду. И если мы… если ты… Если мы находимся вместе, они касаются и тебя. Глупо полагать, что каждый день будет везти так же, как и сегодня.
Теперь становится понятно окончательно, что момент утрачен, и вернуть магию будет очень сложно, так что остается смириться. Но, даже приняв это, я не выпускаю руку Пита из своей собственной, будто боюсь, что все окажется лишь сном, стоит нам снова расстаться. К счастью, Пит держит меня не менее крепко, явно не намереваясь куда-то уходить.