Под конец я уже чувствую, как во рту пересыхает, и каждый звук дается все сложнее и сложнее. Пит внимательно дослушивает, а потом улыбается. Такая реакция немного удивляет, и, наверное, по моему лицу становится понятно, что ему было бы неплохо это объяснить.
— Просто ты украла половину моей речи, — говорит он, только сильнее меня путая.
— О чем ты говоришь?
— Я хотел сказать примерно то же самое, — Пит делает маленький шаг вперед. — Ну, по крайней мере, про эгоизм. Только не твой, а мой. Я не должен был ждать, что ты с радостью начнешь воскрешать в памяти Игры, потому что ты имеешь полное право попытаться забыть их как страшный сон.
— Нет, ты не прав, я не имею такого права. Некоторые вещи, которые тебе хочется вспомнить, знаю только я, так что…
— Китнисс, не надо, — он перебивает меня, приближаясь еще ближе, и берет за руку немного крепче, чем обычно. Это не совсем порыв нежности, скорее желание настоять на своем, но я не против в любом случае. — Давай не будем спорить.
— Чтобы не спорить, мы должны прийти к общему мнению.
— Хорошо. Тогда договоримся, что ты можешь не объяснять то, чего не хочешь, ладно?
— А ты можешь спрашивать о чем угодно, и я постараюсь ответить.
Пит согласно кивает, и я киваю в ответ.
— Так просто? — снова ухмыляется он. — Я из-за этого всю ночь не спал и выслушал бесконечно длинный монолог Хеймитча.
Теперь уже улыбаюсь и я.
— Все же правило про разговоры не должно иметь никаких исключений.
— Да, — соглашается Пит, переплетая наши пальцы. — Это отличное правило.
Мы отправляемся домой и ужинаем в компании Хеймитча, который не упоминает ничего из произошедшего в последние дни, за что я ему очень благодарна. Пит жалуется, что не имеет ни малейшего представления, как найти сотрудников, и ментор предлагает ему попросить помощи у Сэй, потому что она лучше всех остальных знает добрую половину Дистрикта.
Когда Хеймитч уходит домой, а я вытираю последнюю тарелку, Пит, ничего не спрашивая, берет с полки одну из книг и размещается на диване, отчего я окончательно успокаиваюсь, выбрасывая из головы остатки дурных мыслей.
— Хеймитч кое-что сказал мне утром, — говорит он спустя пару страниц и закрывает книжку, поворачиваясь лицом так, что наши коленки упираются друг в друга.
— И что же?
Пит прикрывает глаза, коснувшись ресницами щек, и снова смотрит на меня своими бездонными голубыми глазами, в которых больше света, чем в самом солнечном дне на моей памяти.
— Он предположил, почему ты не хочешь говорить про многие вещи, и я хочу убедиться, что он не прав, — мое сердце выдает несколько тяжелых ударов, но я все же киваю, мысленно готовясь отвечать на любой вопрос, потому что обещала сама себе. — Ты ведь не считаешь, что я могу обидеться или разочароваться из-за того, что было раньше, да?
Сглатываю, чтобы заставить голосовые связки работать, и отвожу глаза в пол.
— Если бы это тебя обидело, то я бы поняла причину.
— Китнисс, — нервно вздыхает он. — У меня, конечно, есть проблемы с головой, но я не идиот.
— Пит… — снова начинаю я, но не успеваю договорить, потому что он придвигается еще ближе, сжимая рукой мое плечо.
— Если это не обижало меня тогда, то почему должно обидеть сейчас?
Он говорит тихо, поддерживая зрительный контакт, и я начинаю чувствовать, как по щекам расползается румянец.
— Это всегда тебя обижало, — шепчу в ответ, невольно бросая взгляд на его губы.
Слишком близко, чтобы сохранять спокойствие и помнить, как собирать буквы в слова.
— Тогда можешь считать, что я тебя простил, — говорит он и целует.
И если так выглядит прощение, то, клянусь, я готова извиниться за очень многое.
Губы Пита теплые, а дыхание горячее, и я чувствую этот жар на своем лице, а через несколько мгновений уже и во всем теле. И это неописуемо — чувствовать себя так рядом с кем-то. Быть зажатой между диваном и напряженным больше обычного телом в плену настойчивых рук и чувствовать себя как никогда в безопасности.
Хочется через нежные прикосновения пальцев и губ дать Питу все ответы, вывернуть себя наизнанку и предъявить в качестве доказательств своих чувств. Хочется отдать ему совершенно все и получить не меньше взамен.
И это ощущение… Оно все еще немного чужое, хоть и начинает становиться привычным, одновременно пугающее и пленящее, чертовски обжигающее, заставляющее все мысли улетучиваться как можно дальше.
Это голод. Но не тот голод, который вынуждал блуждать по зимнему лесу в поисках пропитания, отмораживая пальцы. Тот голод отбирал надежду, создавая внутри болезненный вакуум, затягивающий в себя все хорошее. Он был доказательством ничтожности, напоминал о том, как низко находится наше истинное место в жизни.
А этот голод заставляет тебя надеяться, наполняет изнутри волнительным трепетом и возносит куда-то ввысь. Он одновременно обещание и просьба — даже почти мольба о чем-то большем, хоть и кажется, что этого никогда не будет достаточно. Только утолить его еще сложнее, ведь чем больше ты получаешь, тем больше становится нужно: чем ближе наши тела, чем крепче объятия, тем он сильнее заполняет живот и грудь, не давая дыханию восстановиться.
— Пит, — шепчу я, сама не зная зачем, а вместо ответа получаю мягкую улыбку, целовать которую просто мучительно прекрасно.
Он шумно выдыхает, отстранившись всего на пару сантиметров, но это расстояние кажется мне совершенно неправильным, поэтому я притягиваю его за затылок обратно, сталкивая наши рты, и получаю мягкий укус, током пронизывающий все тело от нижней губы до кончиков пальцев.
И…
Ладно, я не знаю, кто эти двое на моем диване, но, готова поклясться, что Пит Мелларк не кусает губы в процессе поцелуя, а Китнисс Эвердин не издает в ответ таких звуков. Да, я совершенно не знаю, кто они такие, но они мне бесконечно нравятся.
Открытой кожи рук и шеи быстро становится мало для исследований, так что я пробираюсь ладонью под его футболку, проводя пальцами по горячему животу, чувствуя, как напрягаются мышцы, пока Пит не перехватывает мою руку, чтобы убрать ее в сторону.
— Лучше притормозить, — шепчет он, а я отрицательно машу головой, забираясь вместо этого под рукав футболки, сжимая плечо.
— Китнисс, — снова выдыхает он, немного отстраняясь.
— Что? — бормочу я, сама удивляясь своему охрипшему голосу.
— Лучше притормозить, — повторяет Пит, оставляя целомудренный поцелуй на кончике носа и возвращается на свое место рядом, доставая из-под подушки оставленную книгу.
— Ты серьезно? Хочешь продолжить читать? — голос все еще звучит непривычно, но я стараюсь вложить в него как можно больше осуждения.
— Нет. Я хочу совершенно другого, Китнисс, — отвечает он, переводя на меня взгляд. Приходится сглотнуть, чтобы снова обрести способность дышать. — Но не сегодня.
Его глаза почти полностью заполняют зрачки, но лицо выглядит расслабленным, а движения кажутся спокойными, так что я убеждаю себя, что нет причин для волнения.