Отгоняю совсем дурные мысли и решаюсь сходить и разбудить ментора. Он же сам вызвался спасателем наших задниц, вот пусть и разбирается с этой проблемой. Быстрым шагом иду в самый дальний дом Деревни, чувствуя, как нарастает паника. Это глупо, ведь причин не взять трубку может быть целый миллион. И скорее всего, Пит просто сам вынуждает доктора вернуть его в столичную лечебницу, потому что дома ему еще хуже. Толкаю дверь, которая, как всегда, не заперта и вхожу. Как и ожидалось, Хеймитч вместе с табуретом валяется возле кухонного стола. Сначала глубоко вдыхаю еще уличный воздух, чтобы поменьше дышать внутри ужасной смесью помойки и перегара, а потом уже иду дальше.
Легко пинаю ментора ногой в бедро, но он не реагирует, поэтому толкаю сильнее. Снова ничего. Слышу, как на втором этаже начинает звенеть телефон: извините, доктор Аврелий, он сейчас вряд ли может подойти к телефону. Вспоминаю, как будила Хеймитча раньше, поэтому набираю воды в стакан и выплескиваю ему в лицо, но Хеймитч лишь издает нечленораздельные недовольные звуки и храпит дальше. Безнадежно.
Ухожу из его дома, не понимая, что делать теперь. Может быть, разбудить Сэй? Да, она живет с внучкой, но я постараюсь прокрасться тихонько, чтобы ребенок не услышал. Уже начинаю топать в сторону города, когда понимаю, что старое жилище женщины было полностью разрушено при бомбежке, а нового адреса я, конечно же, не знаю.
— Черт! — не выдерживаю я и возвращаюсь обратно к дому Пита.
Мне нужно просто убедиться, что с ним все в порядке. Я ведь могу прошмыгнуть так, чтобы Пит ничего и не понял. Стоп! Почему это я веду себя, как какая-то воришка? Его лечащий врач попросил меня проверить, как дела у пациента. Если Пит и заметит меня, то просто объясню, что заявилась не просто так и не по своей воле.
Киваю сама себе и осторожно толкаю входную дверь, которая, к счастью, не издает никаких звуков. Дом Пита в точности такой же, как и мой. Различие только в цвете стен и мебели, но расставлена она так же, как и моя. Ну да, еще в его доме гораздо чище и почему-то уютнее…
Прохожу дальше и вижу нетронутую еду на столе, накрытом на одного человека, и задумываюсь, почему ужинать все явились ко мне. Это же Питу нужно общение! Решаю сообщить об этом наблюдении Сэй и потребовать, чтобы теперь они докучали своим обществом соседу, а не мне. Оглядываюсь: на первом этаже никого; иду по лестнице вверх, вспоминая сегодняшнее утро и то, как Пит убегал по этой лестнице, будто от этого зависела его жизнь. На втором этаже несколько комнат, и все они не закрыты — заглядываю в каждую, но дом пуст. Подхожу к спальне Пита, возле которой билась в истерике после завтрака, и обращаю внимание на то, что снизу на деревянной двери появилась вмятина от моей ноги. Прикладываю носок сапога, как будто нужны дополнительные доказательства, что это именно я, слегка теряю равновесие и, чтобы не упасть, делаю шаг вперед, вступая на порог комнаты. Осматриваюсь еще раз, стараясь не задерживать взгляд на десятке картин, закрашенных черной краской, потому что чувствую, будто вторгаюсь в слишком личное, и уже разворачиваюсь на выход, когда замечаю небольшую красную каплю на полу.
Этого хватает, чтобы сердце забилось в два раза быстрее. Вылетаю из комнаты и истошно зову напарника по имени, прислушиваюсь, но никакого ответа не следует. Включаю свет везде, где можно, проверяю ванные комнаты и подвал, но никого не нахожу. Череда мыслей в голове больше похожа на ночной кошмар, но как ни стараюсь, отделаться от них не могу.
Мечусь по дому как полоумная и зову Пита, но все без толку. Возвращаюсь в его комнату в надежде найти там любые зацепки, присаживаюсь и провожу пальцем по капле: она слегка влажная. На корточках выползаю из комнаты и замечаю еще несколько капель дальше по коридору. Поднимаю глаза наверх и понимаю: чердак! Я своим чердаком не пользуюсь, а вот Пит сразу, как переехал сюда из родительского дома, обустроил там мастерскую. Ругаю себя, что сразу не подумала об этом месте, и со всех ног несусь к концу коридора, где за невысокой дверью и скрыт проход. Дергаю выключатель, и комната наполняется тусклым светом.
Зрелище заставляет сердце колотиться еще сильнее: закрашенные картины, перевернутый столик, разбросанные на полу кисти и баночки, на стене у маленького окна кровяной след, будто в одно место били снова и снова, а в углу, свернувшись в клубок, лежит Пит. Его руки, которыми он будто пытается закрыть уши, целиком в крови, волосы тоже перепачканы, что на контрасте со светлыми кудрями выглядит противоестественно, неправильно. Он слегка покачивается, и я с облегчением выдыхаю. Самые темные мысли отступают прочь.
Ноги несут меня к Питу, хотя умом я прекрасно понимаю, что это опасно. Но ему нужна помощь… что еще остается делать?
— Пит, — несмело касаюсь его плеча, и парень вздрагивает, поднимая на меня глаза, радужки в которых практически нет. Этот взгляд мне отлично знаком, и он не предвещает ничего хорошего. Все мышцы в теле напрягаются, как струна, я готова отразить возможное нападение, но ничего не происходит. Он отворачивается от меня и отползает дальше в угол. Сажусь на колени рядом и снова опускаю руку ему на плечо.
— Китнисс, пожалуйста, уходи, — в его голосе столько боли, что я невольно ежусь. — Я себя не контролирую.
— Тебе нужна помощь, — произношу я, отодвигаясь на шаг назад. Тело хорошо помнит, что может случиться, когда Пит такой. И как бы я это не отрицала, мне страшно.
Я не боюсь, что он может меня ударить. Просто видеть Пита таким и понимать, что причина во мне — вот, что пугает. Еще хуже от того, что ничего нельзя сделать. Или можно? Я ведь даже не знаю, как протекают приступы, и как они прекращаются.
— Пит, я могу тебе как-то помочь… пройти через это?
— Уходи, — почти рычит он в ответ.
— Может быть, позвонить доктору Аврелию? Он сможет помочь тебе по телефону? — Пит не реагирует, и я дотрагиваюсь пальцем до его окровавленной руки.
Напарник молниеносно перехватывает мою кисть и наваливается всем весом сверху. Из-за удара об пол из легких выходит весь воздух, затылок будто немеет — завтра точно будет шишка. Кашляю и упираюсь Питу в грудь свободной рукой, но он перехватывает и ее, зажимая уже обе мои руки над головой.
Пит нависает надо мной и глубоко дышит, прижимая одной ногой мое бедро, и я понимаю, что бороться совершенно нет смысла. Вторая рука Пита опускается мне на лицо и больно сжимает скулы. Смотрю ему в глаза, которые выглядят абсолютно не так, как те, что смотрели на меня когда-то с любовью, и не могу сдержать слез. Пит сейчас так близко, но в то же время бесконечно далеко. Я чувствую его дыхание и тепло сильных рук, которые еще совсем недавно пытались защитить, укрыть от всего мира. Я знаю это лицо, но в то же время не узнаю: густые брови, четкие скулы, губы, которые я тысячу раз целовала, потому что так было нужно, и только лишь несколько раз, потому что сама хотела. В последний раз это случилось в подземелье Капитолия, когда за нами неслись переродки. Воспоминания о том страшном дне переполняют меня, и полноценные рыдания вырываются из груди. Единственное, чего мне хочется сейчас, чтобы Мой Пит вернулся снова хотя бы на минуту. Я нуждаюсь в нем, и от этого становится очень больно.
— Ты пообещал быть со мной, Пит! — как могу брыкаюсь и извиваюсь, но это бесполезно. — Ты обещал мне бороться!
К огромному удивлению, его хватка ослабевает настолько, что получается вырваться и отползти назад к двери. Пит смотрит куда-то невидящим взглядом, все его тело потряхивает, как от кашля, а потом он со всей силы начинает молотить кулаком по деревянному полу. Поступаю вопреки чувству самосохранения и снова бросаюсь к нему, толкаю в плечи и добиваюсь своей цели: Пит падает назад, ударяясь спиной о ножку валяющегося стола, и перестает себя калечить.