Всего несколько секунд требуется на то, чтобы забыть о том, что еще полчаса назад я мечтала, как усну пораньше и хорошенько отдохну. Теперь я мечтаю лишь об одном — продвинуться хоть немного дальше уже начатого. Чтобы ясно выразить свои намерения, забираюсь Питу на коленки, обхватив его ногами с двух сторон и углубляю поцелуй, а потом прикусываю нижнюю губу. Намек оказывается вполне очевидным, так что его руки быстро пробираются под мою футболку, сжимаясь на талии. Изначально это кажется отличным знаком, но совсем скоро эти же руки не дают прижаться ближе, а потом вовсе отталкивают на неприлично большое расстояние.
Вопросительно поднимаю бровь, получая еще один, последний, целомудренный поцелуй в кончик носа.
— Почему?
Вопрос звучит странно, но в текущих обстоятельствах меня хватает только на это.
— Китнисс, у меня нет сил даже встать с дивана. Контролировать свои мысли я точно не смогу.
Хочу начать спорить, но сразу же понимаю, насколько это будет бесполезно, так что не без разочарования принимаю поражение и уползаю обратно на свое место у него под боком. Этой же ночью мне в голову приходит мысль: если Пит не поймет, как контролировать себя в такие моменты, мне предстоит еще сотня подобных обломов.
Решение проблемы приходит на следующий день в процессе нарезания пирога на идеальные восемь частей (как научил, а, точнее, приказал Пит), и я отпрашиваюсь уйти пораньше, чтобы приступить к реализации плана.
Когда Пит возвращается домой, то сразу же замечает необычный для нашей кухни набор на столе и удивленно щурится, ожидая объяснений.
— Я подумала, что тебе нужно больше практики с самоконтролем, а поскольку тренироваться на мне… Ну, не то что бы я была против, но вдруг что-то пойдет не так, и…
— Китнисс, я понимаю, о чем ты говоришь.
— Да, хорошо. Поэтому я решила, что ты мог бы тренироваться во время рисования. Помнишь, ты сам сказал, что сосредоточиться сложнее всего во время рисования, так что… Что ты думаешь?
— Думаю, что хуже точно не будет, — как-то слишком равнодушно говорит он, пожимая плечами и рассматривая предметы на столе: книгу растений, стопку пустых листов, цветные карандаши, несколько старых кистей, баночки краски — все, что мне удалось найти у себя и у него дома.
— Если не хочешь, если это тебя расстраивает, — можешь не рисовать.
— Я же сказал, — он натягивает улыбку, но под ней читается гораздо больше эмоций, чем можно себе представить. — Хуже не будет.
Но ни в тот вечер, ни в следующий к карандашам и кистям он не притрагивается, аккуратно складывая их на уголок стола и будто забывая. Я расстраиваюсь, но не хочу давить, потому что, очевидно, один вид таких привычных для него когда-то предметов теперь навевает тоску.
Сентябрь пролетает слишком быстро, унося с собой последние жаркие деньки, оставляя взамен долгожданный прохладный ветер и облачное небо. Мы работаем в пекарне почти каждый день, и с каждым днем я замечаю все больше и больше оживающих строений: в конце улицы открывается мясная лавка, а напротив — мастерская; Новый Котел буквально кипит торговцами и покупателями, так что Сэй полностью погружается в привычные для себя хлопоты; совсем скоро начнет работать школа — пока только несколько классов, но соседские дети находятся в таком предвкушении, что не устают повторять об этом при каждой встрече. Наша Капитолийская соседка тоже заезжает в свое здание, временно возвращая в уже спокойные будни шум стройки и мельтешение рабочих. Она оказывается совершенно нетипичной для столицы девушкой лет на десять старше меня с темными волосами, собранными в высокий тугой хвост, и обыкновенной одеждой, так что отличить ее от жителей Дистрикта в толпе даже не представляется возможным.
Мы знакомимся случайно, сталкиваясь на улице плечами: я несусь с подносом буханок хлеба к Сэй, а она несется с кучей чертежей на свою стройку. И, как бы это странно ни звучало, практически сразу находим общий язык. Кассандра делится своей историей, после чего я проникаюсь к ней настолько сильно, что даже приглашаю на наш ужин с Хеймитчем и Сэй.
На самом деле, в истории нет ничего особенного — родители погибают при штурме Капитолия по пути в президентский Дворец, и она остается совсем одна, совершенно не понимая, как дальше жить. Дальше череда случайных событий приводит к тому, что она приобретает целое здание в далеком Дистрикте, о котором когда-то даже не думала, и решает перевезти семейное дело именно сюда.
— Мне показалось, что людям в Двенадцатом я буду гораздо нужнее, чем в столице, — говорит она, объясняя свое решение.
Семейное дело оказывается частной школой, пользовавшейся в свое время большой популярностью в Капитолии, но конкретно она занималась там с дошкольниками музыкой и пением, чем и планировала увлечь наших местных детишек.
— Ты ведь тоже поешь! — заявляет она за очередным ужином, вдруг сопоставив какие-то факты в своей голове.
— Пела, — поправляю я.
— Никогда не поздно заняться давно забытыми увлечениями, верно? — подключается Пит, кивая в сторону пылящихся в углу кистей и красок.
Никак не комментирую это замечание, но уже следующей ночью просыпаюсь одна, и очень пугаюсь, представляя себе не самые приятные причины пустующей кровати. К счастью, все представления оказываются неправильными — под светом одной настольной лампы за кухонным столом сидит Пит, старательно выводя что-то на бумаге. Тихонько кашляю, чтобы не напугать его внезапным появлением, но все равно пугаю, вырывая из глубочайшей сосредоточенности.
— Прости, что отвлекла, — тихо шепчу я, заходя на кухню. — Думала, что-то случилось, раз ты ушел.
— Ничего страшного, все равно ничего не получается, — вздыхает Пит, собирая листы обратно в неаккуратную кучу. — Это безнадежно, Китнисс.
Отчего-то мне сразу кажется, что говорит он далеко не о рисовании, подводя под неоправданно жестокое слово куда больше аспектов своей жизни.
— Уверена, что это не так, — говорю я, мимолетно чмокнув его в светлую макушку. — Просто нужно больше времени.
И время идет.
Пекарня больше не требует настолько много внимания, так что у меня (как не у самого необходимого члена команды) появляется уйма свободного времени, часть которого я посвящаю помощи новой знакомой с ее школой. Кассандра волнуется, что детей не заинтересуют подобные занятия, но она оказывается совершенно не права. Стоит мне лишь обмолвиться словом с соседкой, как на следующий день минимум десяток родителей приходит поглазеть на капитолийскую учительницу и ее заведение, яркими красками украшающее всю улицу. Поэтому, когда в середине октября двери туда впервые открываются для посетителей, мне приходится помогать уже не от скуки, а из-за необходимости. К счастью, педагоги и воспитатели на подмогу находятся быстро, и я уже не чувствую такой потребности находится в студии постоянно, но отчего-то все равно не могу перестать искать поводы вернуться.
Смотреть на детей, поющих, рисующих, танцующих и рассказывающих стихи просто ради забавы, чтобы занять свободное время, одновременно мучительно больно и завораживающе прекрасно.
Они, вероятно, и есть главная причина, почему через всё это стоило пройти.
И еще одна не менее важная причина теперь всегда вертится где-то под боком — разбрасывает всюду книги, забывает закрывать шкафчики, когда что-то ищет, проводит часы на кухне, изобретая новые шедевры, оставляет мокрые следы по всему дому, когда выходит из душа, и разрешает быть настолько близко, насколько вообще позволяют наши обстоятельства.