Но это все же немного дальше, чем каждый день рисует моя фантазия.
Бессонными ночами, которые периодически (но гораздо реже) все-таки случаются у нас обоих, Пит сидит над пустыми листами с карандашом в руке. Я не знаю, какие именно попытки он предпринимает, но по утрам частенько нахожу вовсе не признаки успехов, а обрывки, скомканную бумагу и брошенные на пол кисти. В такие дни Пит выглядит более хмуро, чем обычно.
Я боюсь спрашивать, потому что не хочу ранить сильнее, ведь и так чувствую свою вину за то, что подтолкнула его к испытаниям себя на прочность. Конечно, умом я понимаю, что это важный барьер, сломав который ему станет в разы легче, но видеть, как что-то причиняет твоему близкому боль, и быть неспособной помочь — просто пытка.
А когда я все же решаю, что, если ничего не изменится, пора вмешаться, Пит удивляет меня, переворачивая все с ног на голову.
Тем утром я с трудом просыпаюсь, насильно вытаскивая себя из объятий ночи, но вот других — более приятных объятий — не чувствую и начинаю шарить рукой по кровати. Пита не нахожу, зато натыкаюсь на что-то шуршащее. Разлепляю глаза — записка.
Китнисс,
Как официальный совладелец пекарни, объявляю сегодняшний день — твоим выходным.
Возражения не принимаются.
Целую
Пит
P.S. Если честно, я просто не смог тебя разбудить. Когда ты начала так крепко спать?
P.P.S. Как официальный совладелец, я и для себя объявляю полувыходной. Буду дома после обеда.
P.P.P.S. Переверни записку.
Прежде чем выполнить последнюю просьбу, читаю дважды — красивый и размашистый почерк Пита совсем не вяжется с игривым тоном текста, из-за чего кажется еще милее. А когда все же переворачиваю — теряю дар речи.
Это рисунок. Небольшое пёрышко, выведенное простым карандашом. Совсем не шедевр — скорее набросок, но он однозначно нарисован рукой Пита, отчего в моих глазах приобретает такую ценность, что хочется мгновенно повесить его под стеклянную рамку.
Он смог.
Расстраиваюсь, что не присутствовала при этом долгожданном событии и даже теперь не могу выразить свою радость автору лично, но внутри щекочет счастье.
Когда Пит возвращается домой, я даже не пытаюсь сдержаться и бросаюсь ему на шею, чуть не сбивая с ног. От него пахнет печеньем, мятой и еще чем-то еле уловимым, что я просто называю запахом уюта — запахом его волос, подушки, мягкой хлопковой футболки и наших вечеров с книгой или у телевизора. Моя жизнь теперь переполнена этим запахом, но я не прекращаю жадно вдыхать его каждый раз даже спустя месяц совместного быта.
Пит смеется и оставляет беспорядочные поцелуи на плече, шее, щеке.
— Хорошее настроение? — спрашивает он, выпутываясь из моих рук.
— Надо было разбудить меня! Когда ты это нарисовал?
— Сегодня ночью.
— Пит, боже! Надо было позвать меня. Это же так важно! Я уже с ума сходила и совершенно не знала, чем могу помочь.
— Ты помогаешь мне каждый день, — отвечает он ласковым, но серьезным тоном. — Рисунок бы все равно никуда не делся, в отличие от нормального сна.
Поворчав еще немного, все же соглашаюсь и забрасываю его тонной вопросов. К моему удивлению, Пит, покопавшись в одной из полок, извлекает на свет еще несколько набросков неудавшихся, на его взгляд, перьев. Разглядываю их, обрисовывая кончиком пальцев изящные силуэты.
— Почему именно перо?
Пит хмыкает, пожав плечами.
— Это несложно, да и… Птицы напоминают о кое-ком очень важном.
Улыбаюсь, притягивая его обратно в свои объятия, а, когда он небрежно сдвигает листы в сторону, осуждающе шикаю и принимаюсь складывать их сама, осторожно отделяя рисунки в другую стопку.
— Значит, ты понял, как сосредоточиться и не дать при этом охмору взять верх?
— Не то что бы понял, но да, начал разбираться.
— Это нужно отметить! Давай позовем Хеймитча и Сэй? Я могу приготовить ужин или…
Он перебивает меня, нежно целуя, и я даже не думаю возмутиться.
— Я с ног валюсь от усталости. Так что сначала сон, а потом уже давай отметим, как захочешь, ладно?
Киваю, теперь более отчетливо отмечая темные круги под его глазами, и плетусь в комнату, а потом возвращаюсь обратно на кухню, недолго поспорив напоследок из-за снова развалившегося поперек одеяла наглого кота, которого Пит наотрез отказался выгонять или хотя бы сдвинуть. Принимаюсь готовить, но сразу же прекращаю, когда с грохотом роняю крышку от кастрюли — слишком шумное занятие. Поэтому после недолгих блужданий по дому, решаю наведаться к Кэсси и в пекарню, а потом сообщить хорошие новости Сэй и Хеймитчу.
Но не успеваю даже до конца расчесать волосы, как в окно начинают стучать маленькие капли, в скором времени превращающиеся в настоящий ливень. За неимением других вариантов, заглядываю в спальню и решаю пока почитать. К счастью, в комнате по всем углам лежат разные книги. Беру наугад одну в старой выцветшей оранжевой обложке и принимаюсь читать, но быстро утомляюсь и начинаю листать страницы, пробегаясь глазами только по тем цитатам, которые подчеркнул карандашом Пит. Даже не удивляюсь, когда через несколько минут засыпаю на моменте, в котором автор убеждает каждого руководителя готовиться к будущим проблемам еще до их наступления{?}[Китнисс читает классику по менеджменту И. Адизеса], так и не разобравшись, как же это сделать.
А когда просыпаюсь, за окном все еще льет дождь, даже не планирующий прекращаться — небо заволакивает темными тучами, а из открытого окна дует холодный осенний ветер. Можно было бы даже замерзнуть, если бы не горячий от сна Пит, прижавшийся ко мне всем телом. Лениво переворачиваюсь к нему лицом, переплетая наши ноги, а он лишь сонно хмурится, заставляя меня улыбнуться.
— Сколько время? — хрипло бормочет он, даже не открывая глаз. Молча утыкаюсь носом ему в ключицу, уже жалея, что нарушила идиллию, и надеясь продлить ее еще хотя бы на пять минут. — Щекотно. У меня по всей спине мурашки.
Пит ёжится, а я поднимаюсь носом выше по шее к впадинке за ухом и нежно дотрагиваюсь губами, добиваясь глубокого вздоха. Он подтягивает пальцами мой подбородок и целует сладко и медленно, так что мое сердце замирает, желая растянуть момент.
Невинный поцелуй совсем скоро становится глубже и настойчивее, дыхание сбивается, а влажные дорожки холодят шею и плечи. Прикосновения обжигают, мягкие губы на моих губах заставляют сознание плавиться. Тело пылает желанием, отзываясь на каждое прикосновение пульсирующим шумом в ушах.
Это невыносимо. Воздуха не хватает, но и остановиться невозможно. Хочется через прикосновения донести все то, что живет у меня внутри уже много месяцев, так и не оформившись в слова.
Я никогда не смогла бы научиться жить без тебя.
Ты нужен мне.
Я люблю тебя.
Не уверена, что до Пита доходят мои безмолвные признания, но каждым своим движением он только сильнее натягивает струну желания. Мы встречаемся взглядами, на секунду отстраняясь дальше, и в глазах Пита нет и тени тьмы, лишь ясное голубое небо, дарящее надежду только на лучшее. Завораживает. Пит настолько притягательный, что я на секунду не верю своему счастью быть той самой и улыбаюсь, прежде чем снова потянуться к любимым губам.