До прихода надзирателей еще остается несколько часов, поэтому плетусь в душ, чтобы смыть с себя остатки ночных кошмаров, а потом подбираю футболку с самыми длинными рукавами. Сейчас ни мне, ни Питу не нужны допросы о причинах появления синяков на моих руках. Провожу пальцами по темным следам, вспоминая вчерашний вечер, черные глаза без радужек и близость чужого тела, от которой я уже совершенно отвыкла. Особенно отвыкла от близости Пита. Сердце начинает биться чаще.
Раньше я знала, что, если Пит рядом, значит, я в безопасности, даже ночным кошмарам будет не подобраться близко. Теперь же все наоборот. Тело невольно напрягается в его присутствии, я пытаюсь улавливать любое, даже самое незаметное движение и эмоцию, постоянно чего-то напряженно жду.
Но в моменте, когда я уже валялась на полу, в голове были мысли совершенно не о том, как вырваться и спастись. Я пыталась найти в сбрендившем парне намеки на Моего Пита, надеялась снова увидеть в его глазах тот проблеск понимания, как тогда в Капитолии. Ему удалось справиться со своими кошмарами в тот раз, даже учитывая, что я целовала его и со всей силы сжимала руки. Лишь на секунду показалось, что охмор отступил навсегда, что Пит теперь снова с нами, снова со мной. К сожалению, только показалось.
Спускаюсь вниз и замечаю на кухонном столе миску с лекарствами, которую вчера оставила в соседнем доме, и небольшую плетеную корзинку, наполненную сырными булочками. Рядом лежит записка, на ней всего два слова, выведенные аккуратным почерком: «Прости меня». Перечитываю несколько раз, будто могу найти в ней что-то еще, какой-то дополнительный смысл, немного больше, чем есть на самом деле. Прижимаю к себе бумажку, на глазах выступают слезы.
Однозначно, не все потеряно.
Хеймитч ведь тоже видит в Пите что-то, за что еще можно бороться. Его мозги, конечно, давно проспиртованы, но в мудрости ментора пока что сомневаться не приходилось. Мне тоже не стоит сомневаться. А я просто боюсь, что он окажется неправ. Мы оба обязаны Питу, тут даже думать не о чем. Пусть это и больно, видеть в его глазах отвращение и злость, но, объективно говоря, я это заслужила. Не сильно-то мы берегли его теплые чувства, чаще будто специально усугубляли и без того напряженные ситуации.
И Хеймитч прав, кроме нас у Пита никого. Нужно пытаться, а если ничего не выйдет, то отправим его обратно в Капитолий, а сами будем доживать свой век тут, на окраине Двенадцатого. По крайней мере, будем точно знать, что сделали все, что могли.
Нужно позвонить Аврелию! Смотрю на часы и понимаю, что еще слишком рано для звонков, но совсем скоро Пит уже придет с остальной компанией на завтрак, а мне нужно знать гораздо больше про приступы. Извините, доктор, но сегодня у вас будет ранний подъем. Набираю номер из записной книжки, трубку поднимают с третьего гудка.
— Слушаю, — звучит сонный голос Аврелия.
— Доктор, это Китнисс. Извините, что так рано, но это срочно.
— Что-то с Питом? — по голосу слышно, как он встревожился.
— Ну, он в порядке, точнее, не совсем… — выдыхаю, приготовившись рассказывать про вчерашний вечер, и выкладываю все настолько последовательно, насколько вообще могу. Аврелий не перебивает, а на заднем фоне слышится шелест бумаги — видимо, записывает мои слова, чтобы потом проанализировать все еще подробнее. Заканчиваю рассказ на булочках и записке, найденных сегодня утром, и выжидающе замолкаю. Проходит не меньше минуты, прежде чем он, наконец, отвечает.
— Китнисс, мне очень жаль, что ты пострадала. Я не должен был просить тебя о таком, — доктор шумно выдыхает. — К сожалению, я переоценил успехи мистера Мелларка по части сдерживания агрессии.
Хмурюсь и удивляюсь его словам. Я ведь только что расписывала в красках, что Пит смог остановиться и успокоиться, а потом еще и принес мне любимые булочки в знак примирения. Как понимать «переоценил успехи»? Разве это и не есть самые настоящие успехи?
— Ну а мне не жаль! — звучит слегка раздраженно, и я пытаюсь успокоиться, чтобы продолжить диалог дальше. — Я звоню вам, чтобы вы сказали, как мне стоит действовать дальше, а не для извинений.
— Да, это правильно, что ты позвонила. Наш предыдущий план требует пересмотра.
— Хорошо, я вас слушаю, — присаживаюсь на пол и жалею, что тоже не взяла карандаш и лист бумаги, теперь придется полагаться на свою память.
— Я буду рекомендовать Питу, а сейчас рекомендую тебе держаться подальше друг от друга, — настойчиво произносит доктор, а я впадаю в недоумение.
— Как это «подальше»? Вы в прошлый раз сказали, что ему нужно общение, ответы на вопросы! Вы же говорили, что ему нужно напомнить о прошлом.