И пока женщина говорит, что в былые времена, когда удавалось заработать немного денег, всегда покупала внучке разноцветные глазированные печенья, я бесцеремонно разглядываю руки Пита. Они покрыты узорами из шрамов и ожогов, а на пальцах правой руки еще виднеются розовые следы ран от ударов об стену. Эти руки являются мне в кошмарах: душат, бьют об пол, прижимают к стене. А еще они представляются в мечтах: прижимают к себе, гладят по волосам, дарят покой и в то же время тревожат…
Отвлекаюсь, когда ментор сообщает, что больше всего любит обычный свежий хлеб, и тут Пит потупляет взгляд, хмурит брови. Я напряженно замираю на месте, приготовившись скрыться с его глаз немедленно, но, кажется, это вовсе не приступ. Хеймитч слегка кашляет, привлекая внимание Пита, и спокойно произносит:
— Давай, спрашивай.
Пит внимательно вглядывается в глаза ментора и кивает.
— После первых Игр я каждый день приносил тебе утром обычный хлеб. Правда или ложь?
— Правда, — отвечаю я, опередив ментора. Пит переводит на меня напряженный взгляд. — А еще приносил его и для моей семьи. И сладости для Прим, — последнее предложение дается особенно тяжело, и я планирую закончить монолог, но Пит все еще ожидающе заглядывает мне в глаза, поэтому продолжаю дальше. — В этом было твое успокоение. Хеймитч, например, пил, а ты возился с тестом.
— А ты охотилась, — заканчивает Пит, и я киваю.
— Вообще-то я не только пил… — встревает Хеймитч, и Сэй усмехается.
— С этим бы я поспорила.
Они начинают шуточную перебранку, а я слежу за Питом, которого явно забавляет эта сцена. Готова поспорить, что в прошлый раз он вел себя совершенно иначе. Что такого волшебного делает с ним ментор, что заметен настолько глобальный прогресс?
Передо мной же стоит Пит! Самый настоящий Пит. Тот самый, которого я знаю и по которому бесконечно скучаю. Он продолжает возиться с хлебом, а я не могу оторваться и разглядываю его лицо. На щеки падает тень от светлых золотистых ресниц, отчего они кажутся невероятно длинными. Один уголок губы поднят, голова немного наклонена вбок.
Это мой Пит.
Сидеть на месте и не наброситься на него с объятиями становится невыносимо сложно. Уговариваю себя, что это может его напугать, и в очередной раз показать, что я нестабильная и непредсказуемая. Или, может быть, он уже вспомнил достаточно много, чтобы ответить на ласку? Стоит только представить, как я зарываюсь руками в его волосы и утыкаюсь носом в шею, как внутри разливается что-то теплое, почти горячее. Эта волна подхватывает меня, как маленькую шлюпку, и несет с огромной скоростью в океан голубых глаз. Течение слишком сильное — на спасение нет шансов, а я и вовсе не хочу спасаться.
Наверное, я слишком бесцеремонно пялюсь, потому что замечаю на себе прищуренный взгляд Хеймитча, и отвожу глаза, чувствуя, как румянец покрывает щеки.
В остальном завтрак проходит без происшествий, а по его окончанию Пит спрашивает, что испечь для меня. Почему-то начинаю дико волноваться и говорю, что мне без разницы. Пит кивает и уходит к себе, крикнув Хеймитчу, что ждет его к двум часам.
— Что скажешь? — с самодовольной улыбкой интересуется ментор, а я только пожимаю плечами. — Неужели совсем ничего?
— Ты к чему-то клонишь, Хеймитч?
— Да нет, просто так… — он мечтательно улыбается и откидывается назад на своем стуле. — Показалось, что заметил какой-то удивительно знакомый взгляд, которого уже не было тысячу лет.
Вопросительно поднимаю бровь, а ментор только поднимает руки и встает со своего места.
— Говорю же, видимо, показалось.
Кажется, начинаю краснеть, поэтому делаю вид, что собираюсь помочь Сэй с посудой, а потом быстро ретируюсь в свою комнату.
Лежу на кровати и смотрю в потолок, пока сердце учащенно стучит, оповещая меня о чувствах, которые я всегда боялась испытывать.
Откровенно говоря, я веду себя как глупенькая девочка, выстраивающая воздушные замки от одного только взгляда на объект обожания. Жизнь меня совершенно ничему не учит, но это такое прекрасное ощущение! Оно переполняет изнутри, но это не то чувство, когда в маленький кувшин вливают океан страданий. Нет, это совсем иначе. Сердце переполняется чем-то добрым и теплым и как будто увеличивается в тысячу раз, впитывая каждое слово, каждый взгляд и жест. По всему телу возникает легкость — вот сейчас дунет ветерок и унесет куда-то далеко-далеко.