До конца ужина все присутствующие за столом молчат. Съедаю половину порции, чтобы не нарываться на дополнительные разговоры, и жду, когда снова останусь в одиночестве. Хеймитч помогает убрать со стола и долго смотрит в окно, облокотившись на столешницу. Сальная Сэй уходит к внучке, обещая вернуться завтра утром.
— Китнисс, почему с тобой всегда так сложно? — с раздражением произносит Хеймитч.
— Я не просила со мной нянчиться, — дурацкий вопрос выводит из равновесия. — Это больше не твоя забота. Можешь катиться на все четыре стороны.
— Спасибо за позволение, солнышко, — ментор делает глоток с горла бутылки. Кажется, его ничуть не обижают мои слова. — Только вот вряд ли у меня есть другие стороны. Спасение двух ваших задниц уже стало для меня ежедневной рутиной, — закатываю глаза и усмехаюсь.
— Спасать больше некого. Поздно, Хеймитч.
— Вот в этом и есть главное ваше различие: вы оба упертые как стадо быков, но только парень никогда не опустил бы руки в попытках тебя спасти.
Чувствую, как начинаю злиться. Щеки горят, а сердце колотится, как бешеное.
— Что ты хочешь этим сказать, Хеймитч?!
— Ты сдалась, Китнисс. Даже не попытавшись толком. Да, тебе больно, но… — не выдержав, перебиваю его.
— Да, мне больно, черт тебя дери! Я не хочу тешить себя глупыми надеждами, что все будет снова как прежде! Пита больше нет. Нас всех сломали, но его… — пытаюсь подобрать слова, — его убили. Выпотрошили и набили заново всем, чем им было угодно. Сколько там осталось от первоначального Пита? — ментор смотрит на меня, поджав губы. — Я вижу очень мало. Слишком мало.
Мы долго молчим, прежде чем Хеймитч отворачивается и шагает к выходу. С облегчением выдыхаю, потому что смогу наконец-то побыть одна, но ментор не спешит уходить. Он останавливается у дверей и опирается на косяк рукой.
— И знаешь, я все-таки предпочту побороться за то, что осталось от Пита, — ловлю на себе взгляд полный разочарования, — чем добить его до конца.
Ярость поднимается еще выше, и я со всей силы толкаю стол, но он не падает, а только шумно отъезжает вперед.
— Все сказал? — ору ментору, поднимаясь со своего места, а он лишь качает головой и громко хлопает дверью. Беру со стола кружку и швыряю ему вслед. Она разбивается о стену и разлетается по первому этажу на миллион осколков.
Я не сделала ничего плохого, чтобы этот старый алкаш обвинял меня в подобном. Разве принять реальное положение дел — это преступление? Ему тоже пора смириться, если не хочет потерять время впустую. На сколько его хватит? Сколько времени потребуется, чтобы понять, что я права? Думаю, не больше пары недель. Я была с Питом в Капитолии и видела, насколько плохи дела. В припадке он убил человека! Да, позже просил пристрелить его за это, но какая разница? От первого состояния до второго может пройти полсекунды.
В голову лезут сцены из прошлой жизни: Пит выбрасывает нож в озеро и просит убить его, чтобы я могла стать Победительницей и вернуться домой к семье; предлагает дружить и рассказывает о своем любимом цвете; обнимает всю ночь, чтобы спасти от кошмаров; дарит кулон с изображением моих близких и говорит, что никому не нужен; кричит на интервью, что на 13-й планируют сбросить бомбы, прекрасно понимая, что ему за это светит.
Он поступал так всегда: спасал меня, жертвовал собой, не обращая внимания на свои интересы. Пит был совершенно не опасен для Капитолия — слишком влюбленный, наивный и добрый. Его использовали как разменную монету, чтобы добраться до меня. Так Сноу поступал всегда: угрожал навредить родным и близким, используя любовь и привязанность как рычаг давления. Снова начинаю рыдать и не сдерживаюсь, ощущая боль гораздо сильнее физической. Тело ломает и выкручивает, голос срывается, а я сползаю по стенке на холодный пол. Звонит телефон, но у меня нет ни сил, ни желания общаться с доктором. Звонок прекращается, но следом раздается следующий, а потом еще один. Смотрю на часы — начало девятого, это точно Аврелий, но он никогда не звонил несколько раз подряд. В замешательстве плетусь к трубке.
Может быть, случилось что-то ужасное? Или у мамы какие-то срочные новости. Поднимаю телефон и здороваюсь осипшим голосом.
— Здравствуй, Китнисс! — доктор Аврелий вздыхает с облегчением. — Как ты?
— Что случилось, док?
— Эээ, да, прости, что я сегодня так настойчив. Не смог дозвониться до Хеймитча, но мне нужно знать, — он замолкает, подбирая слова. — Ты виделась сегодня с Питом?
Прижимаюсь лбом к стене. Вся шумиха только лишь из-за нашего неудавшегося завтрака.