В этот день, который начал постепенно превращаться в вечер, нас ожидал ещё один сюрприз, в несколько раз повысивший рояльность мира в моём представлении. Когда мы с Виталиком доедали ужин, в кафе вошла шумная группа аборигенов. Преобладали юноши студенческого возраста и симпатичные девушки, они вели себя, как обычная молодёжь в любых мирах: шутили с поварихой, подтрунивали друг над другом. Заказали посетители немного, в основном напитки. Спиртного я не заметил. Заняв больше половины столиков, аборигены завели разговоры. Прислушавшись, я понял, что посетители спорят о поэзии.
Длинноволосый молодой мужчина с унылым лицом поднялся и громко продекламировал:
- Устав от серости печальной,
Я ухожу в тугую мглу.
Вонзив судьбы своей иглу
В постылой жизни шар хрустальный.
И тут меня словно изнутри подбросило. Как же я сразу не заметил: длинные волосы, отличающиеся от коротких мужских причёсок этого мира, на лице - озабоченность глобальными проблемами человечества и, самое главное, бегающие глазки. Давно я ждал подобного типажа! Такие есть в любом мире - неуверенные в себе, разочарованные, страстно увлечённые всякой ерундой вроде стихосложения, коллекционирования этикеток или собирания марок. Такие люди, изгои-диссиденты - опора дилаперов, потенциальные жертвы зацепа. Не показав виду, я начал внимательно прислушиваться к разговорам новых посетителей.
Яркая зеленоглазая девушка с копной тёмно-рыжих волос, покраснев от возмущения, вскочила с места и набросилась на поэта:
- Это не стихи! Это зелёная тоска убогого графомана! Нам не нужны такие упаднические вирши! Поэт должен рассказывать о покорении звёзд, романтике дальних странствий, силе человеческого духа!
Выпалив эту тираду на одном дыхании, девушка села и нервно отхлебнула из стакана.
- Точно, ерунда какая-то! - подтвердил атлетически сложенный парень, сидящий рядом с рыжей. - Зачем писать о тоске, разве нет других эмоций? Стремление, радость, забота о ближнем, любовь...
Высказавшись, он покосился на зеленоглазую соседку. Остальные посетители возбуждённо загалдели, на все лады обхаивая стишки длинноволосого. Тот попытался дочитать свой опус, почти целиком состоящий из слов "печаль", "грусть", "отчаяние" и их производных, но его уже никто не слушал.
- Таким как ты, Ант, нужно не стихи писать, а в откатилку сходить. Откатиться подальше в детство и научиться чему-нибудь полезному, - безапелляционно заявила рыжая. - Пошли, ребята!
на порывисто встала, едва не опрокинув стул. За ней немедленно поднялся атлет. Парочка направилась к выходу, туда же потянулись прочие посетители. Длинноволосый Ант на разгоне прочёл ещё пару тоскливых четверостиший, но, заметив, что кафе опустело, замолк, обречённо плюхнулся на стул и машинально глотнул из ближайшего стакана.
Я подтолкнул Виталика под столом ногой, мол, смотри как дилапер работает и учись, поднялся и подошёл к поэту. Он поглядел на меня взглядом побитой собаки, чем ещё сильнее порадовал.
- Замечательные стихи! - сказал я как можно проникновеннее.
- Тебе правда нравится? - спросил он с надеждой, встрепенувшись.
- Не то слово! - восхищённо произнёс я. - Твои стихи - это новая веха в поэзии.
- А они не понимают! - дрожащим голосом пожаловался длинноволосый, кивнув вслед уходящим. - Говорят, что тоска зелёная...
- Беда всех гениев, - заверил я поэта. - Твои стихи поймут лет через сто.
- Через сто лет я уже умру, - резонно заметил Ант. - И не знаю, оживит меня кто-нибудь из потомков или нет.
Ну конечно, как я мог забыть! Подобным "гениям" нужна слава здесь и сейчас.
- Печататься не пробовал? - сочувственно спросил я поэта.
Видимо, я брякнул что-то не то. Ант подозрительно глянул на меня и спросил, нахмурившись:
- Забредыш, что ли?
- В некотором роде, - ответил я туманно, не вдаваясь в подробности.
- А в вашем мире есть поэты? - поинтересовался Ант довольно равнодушно.
Естественно, подобные непризнанные гении считают поэтами только себя. А остальные так, бумагомараки.
- Конечно, - горячо заверил я. - В нашем мире умеют ценить таланты.
Поэт тут же оглянулся и нехорошо оживился.
- Может, перепухнем ко мне и поговорим? - предложил он.
- Я не один, - предупредил я, указывая на одиноко сидящего стажёра. - С товарищем. Он тоже ценитель хороших стихов.
Ант с сомнением поглядел на Виталика. Тот, вслушиваясь в наш разговор, постарался принять вид ценителя поэзии, что у него получилось не очень правдоподобно. Поэт, подмигнув нам, растворился в воздухе. Мы с новичком молча смотрели друг на друга, не зная, что предпринять, пока длинноволосый не появился снова.
- Чего вы не перепухаете? - сердито спросил он.
- Не перепухается что-то...
- Перепухальника нет?
Я виновато развёл руками.
- Ну вы даёте, забредыши! Поэзию цените, а таких простых вещей не имеете, - покачал длинноволосой головой непризнанный гений. - Давайте руки.
Виталик подошёл к нам. Мы втроём взялись за руки, будто собрались закружиться в хороводе, и моментально перепухнули внутрь небольшой квартиры с большими окнами и высокими потолками. Комната, в которую нас запух поэт, смущала своей пустоватостью.
- Моя обитель, - пафосно произнёс длинноволосый, обводя вокруг себя, не давая нам прийти в себя после перепухания. - Пристанище томящейся души.
Без всякой связи Ант принял поэтическую позу и с надрывом прочёл:
- Рыдал я грустью,
Пел печалью.
И в мира устье
Глядел я далью.
Мне пришлось закатить глаза от восторга и перевести дух грустно и печально. На поэта это подействовало.
- Ант, - сказал он и приложил руку к сердцу.
Мы с Виталиком ответно представились.
- Игнат? - вскинул брови поэт. - Виталик? Интересные имена, поэтические... Из каких далей прибыли к нам, забредыши?
"Из туманных", - подумал я, а вслух ответил:
- С Земли.
Недогадливый поэт удивлённо поморгал:
- А мы, по-твоему, где?
- С другой Земли, со смежной, - пояснил я недалёкому гуманитарию. - Смежные миры бывают, знаешь ли. Вещевод и всё такое прочее.
- Ну да, ну да, - равнодушно отреагировал Ант.
н сделал лёгкое движение, и из пола выросли три кресла. Графоман с размаху ухнул в одно из них. Я осторожно опустился в другое, ощупывая подлокотники. Виталик благоразумно остался стоять. Вот, значит, почему комната пустовата: аборигены помимо изготовления онтроники и перепухания умеют ещё и мебель творить на пустом месте. На кой чёрт при таких умениях нужны унылые стихи, никак не могу понять!
- Ты говоришь, у вас там умеют ценить настоящих поэтов? - напомнил мне поэт, возжелав продолжить разговор, начатый в кафе.
- О, да! Поэтов у нас ценят, - с чувством превосходства сообщил я. - У нас никто не заставляет творческих людей описывать романтику покорения звёзд. Наши поэты - свободные люди и пишут, о чём хотят.
Межмирторговские дилаперы побывали в сотнях миров, самых различных: высокоразвитых и умирающих, рабовладельческих и социалистических, диктаторских и демократических. И в любом из миров обязательно находились такие диссиденты-интеллектуалы, мечущиеся и страждущие, с затравленным взглядом и бегающими глазками. Самое интересное, все они считали, что общество, хоть социалистическое, хоть феодальное, на них давит и сковывает их творческий потенциал. Поэтому слово "свобода" для них звучало как синоним слова "рай". Хотя многие из не понимали, что за свобода им нужна.
- Совсем свободные? - спросил Ант недоверчиво.
- Полностью, - кивнул я важно. - Они отвечают только перед собственной совестью.
Взгляд поэта превратился в горящий.
Земель много. В каждом смежном мире обязательно есть Земля. Некоторые отличаются от нашей сильно, некоторые почти неотличимы. Одни напоминают Землю начала нашей эры, другие - далёкое будущее, до которого нам ещё расти и расти.