Я побывал в огромном количестве миров. Моя родная Земля - один из лучших. У нас всё просто и понятно: смысл жизни - заработать как можно больше денег и с умом их потратить. Земляне - практики до мозга костей, не любят мечтателей, романтиков и альтруистов. Мне лично кажется, что энтузиасты и фантазёры - просто мусор цивилизации. Не будь наше общество слишком гуманным, их бы давно извели на удобрения. У нас всё устроено по справедливости: чем нужнее ты обществу, чем выше твоя выживаемость в обществе, умение приспособиться, тем у тебя больше денег. А общество само определяет, кто ему нужен в текущий момент, и награждает нужного человека материальными ценностями, развлечениями и прочими приятными вещами.
Мне, например, платят в "Межмирторге" весьма неплохо, потому что моя деятельность нужна обществу. Земля жаждет новых товаров, новых услуг и развлечений, новых мест паломничества туристов, словом, эксклюзы. А без дилаперов ничего этого бы не было.
- Наши поэты отвечают только перед собственной совестью, - повторил я разомлевшему Анту. - И мои сограждане умеют ценить таланты.
Поэт прикрыл глаза. Наверное, ему мерещился удивительный мир, в котором толпы ценителей жаждут услышать его бредовые вирши. Увы, я соврал. На практичной Земле шансов быть услышанным и понятым у него ещё меньше, чем в Миогене.
- А у нас не ценят гениев, - горестно вздохнул Ант. - Ко мне никто не размазывается.
- Грамотная раскрутка нужна, - доверительно сообщил я. - Тысячами будут размазываться.
- Что нужно для этого? - подскочил на кресле поэт.
- Да есть пара секретов, - подмигнул я дружески, видя оживление жертвы зацепа. - Расскажешь про свой мир, и я что-нибудь придумаю. Мне надо знать некоторые особенности твоего мира, чтобы грамотно раскрутить тебя.
- А что про мой мир рассказывать, - скривился поэт. - Ты ведь сам всё видел. Серо, блёкло, скучно...
н вскочил с кресла и продекламировал, подвывая:
- Нет солнца, только злая тьма,
Нет жизни, только воет смерть.
И мир - сплошная кутерьма,
Разбитых судеб круговерть.
Могучая всё таки штука - понимальник, даже стихи в рифму переводит!
Я уже устал заказывать глаза и многозначительно вздыхать. Не скажешь же этому чудику, что я терпеть не могу поэзию ни в каком виде. И поэтов не люблю, особенно непризнанных.
Я подморгнул Виталику, чтобы он тоже запоминал сведения, которые нам собрался сообщить Ант. Задремавший от скуки стажёр проморгался и приготовился внимательно слушать. Но узнавать о новом мире из уст изгоя-диссидента - последнее дело. Мы пытали Анта часа два, старательно вздыхая и закатывая глаза каждый раз после чтения очередного опуса, которыми он щедро разбавлял свой рассказ. Кроме того, что Миоген - обитель тоски, зла и серости, я узнал и некоторые полезные вещи. Например, что тут умеют, помимо всяких онтронных вещей, заглядывать в прошлое и будущее и превращать материю в пространство или время и наоборот ("грубую ткань в светлую даль", по словам поэта). Меня даже пот прошиб, когда я представил себе размер премии за этот проект. Сумма премии всё раздувалась и раздувалась. У моря я приобрету не домик, а целую виллу, пятиэтажную, с пятидесятиметровым бассейном и вертолётной площадкой.
- В нашем мире ты бы мог стать миллиардером при своём таланте, - неосторожно брякнул Виталик. Ему не терпелось узнать, есть ли в мире деньги или тут всё бесплатно, как еда.
Я незаметно погрозил ему кулаком, но он не заметил.
- Кем стать? - задрал брови кверху поэт.
- Миллиардером. Ну, состоятельным человеком, богатым... У кого денег много.
Между собеседниками состоялся замечательный диалог:
- Денег?
- Ну да. Таких штук, на которые можно много разных вещей купить.
- А зачем вещи покупать?
- Чтобы их было много.
- А разве задублить нельзя?
- Задублить?
- Ну да. Разве у вас в мире нет дублятора? Это такая онтроника, которая любой предмет может размножить. Ну, сделать категорию "количество" неважной...
Этим он добил Виталика. Мир, в котором можно любую вещь размножить в неограниченном количестве, мир, в котором количество не играет роли, произвёл на стажёра огромное впечатление. Он подавленно замолчал. Пришлось вмешаться в разговор мне.
- Представь, - обратился я к поэту, - что у тебя есть какая-то уникальная вещь. Эксклюзив. Которой нет ни у кого. И все тебе завидуют. Зачем ты будешь кому-то её давать задублить, если можешь пользоваться ею единолично? Только ты, один-единственный.
По лицу Анта можно было прочесть, что в поэтической голове шла титаническая мыслительная работа. Чтобы не быть голословным, я открыл первичный дилаперский набор, вынул первую вещь для зацепа - джинсы - и торжественно встряхнул ими перед носом ошалевшего поэта. Аляпистые тёмно-синие штаны пестрели лейблами и ярлыками. Лёгкие высветленные пошорканности придавали джинсам фирменный вид.
- Вот это вещь! - восторженно произнёс поэт, сглотнув от напряжения, и даже привстал с кресла.
- Фирма! - гордо ответил я, позволяя Анту потрогать лейблы.
- Откуда?
- Оттуда. На, подержи!
Поэт бережно, как святыню, принял штаны из моих рук.
- У нас таких не выдумывают, - завистливо произнёс он, рассматривая джинсы на вытянутых руках. - У нас в выдумницах - только эту дрянь.
н с отвращением кивнул на свою одежду.
- А незачем такие выдумывать! - заметил я. - Если джинсов будет много, тогда все будут их носить, и никто удивляться не будет. А так они будут у тебя одного. Дарю!
т привалившего счастья поэт совсем обезумел. Он счастливыми глазами смотрел на меня и прижимал джинсы к груди.
- Если ты хочешь добиться славы, добивайся её любыми способами, - менторским тоном поучал я. - А слава - это публичность, внимание людей. Как говорят в нашем мире: без пиара нет навара. Наденешь джинсы - автоматически становишься центром внимания, и можешь спокойно читать свои стихи. Тебя выслушают из уважения к твоим фирменным штанам.
- Что я могу для тебя сделать? - засуетился поэт, с собачей преданностью глядя на меня.
, это уже другой разговор! Приятно слышать и понимать, что зацеп состоялся. В любом мире, хоть рабовладельческом, хоть в коммунистическом, есть люди, способные за джинсы сделать всё, что угодно. Они - потенциальные жертвы зацепа.
- У меня есть много интересных вещих, - опутывал сетями поэта я всё сильнее и сильнее. - Получше этих джинсов. И они все будут твоими. К тому же я помогу тебе стать знаменитым, чтобы тебя слушали и обсуждали. Помоги мне немного тоже.
- Чем помочь? - прошептал поэт.
- Не спеши. Я скажу, когда мне будет нужна твоя помощь.
5
Ант выпухнул нас из своего дома уже в сумерках. Спокойной ночи он пожелал своеобразно:
- Уснуть, и чтоб весь мир пропал,
Уснуть, проспав судьбы запал.
Проснуться бы в тиши ночной
И вечный ощутить покой.
Своим стихотворным бредом поэт изрядно надоел за этот вечер. Я привычно вздохнул, закатив глаза, на этот раз просто от облегчения.
В гостиницу мы не пошли. По сумеречным опустевшим улицам я и стажёр добрались до окраины города и нашли укромное место на берегу небольшой речушки. Мне необходимо посоветоваться с суфлёром, подвести итоги дня. В гостинице вряд ли могла быть прослушка, но перестраховаться никогда не вредно. Стажёра я поставил караулить.
Я отключил понимальник и постучал по переговорнику.
- А? - встрепенулся на том конце "провода" Павлик.
- Спишь, что ли? - сердито спросил я. - Запамятовал, что должен двое суток проекта дежурить непрерывно?
- Глаз не сомкнул! - вяло заверил меня суфлёр, смачно зевнув.
- Что скажешь? В общем и целом?
Аналитик хмыкнул:
- Лучше бы девку зацепили, чем патластого графомана. Хотя бы эту, Элину. Или рыженькую в кафе.
- Кто бы рассуждал о девках! - рассердился я. - Донжуан-теоретик! Учил мерин жеребца кобыл клеить! По существу что скажешь?
- И так всё понятно. Коммунизм с пережитками социализма. Или социализм с зачатками коммунизма. От каждого по способности, каждому по морде.