– На счет «три» ты полностью придешь в себя, – неторопливо, с заунывными интонациями бубнил где-то очень близко, где-, то рядом со мной голос Валерия Авдеева. – Итак, начинаю отсчет. Раз. Два… Три! Открывай глаза, Алексей.
Я открыл глаза.
Валерий Авдеев, увидел я, сидел в кресле, вплотную придвинутом к тахте. Большим носовым платком, скомканным в пальцах левой руки, он стирал крупные капли пота со своего лба.
– Чего лежишь? Вставай, – приказал Валерий усталым голосом.
Я приподнялся на тахте, на которой до сего момента лежал на спине. Потом передвинулся к ее краю и сел, опустив ноги на пол. Сеанс гипноза, проводившийся в квартире Валерия Авдеева ее хо-зяином, подошел к концу.
– Ничего не помнишь? – осведомился хмуро Валерий. Он положил скомканный носовой платок на журнальный столик, стоявший перед тахтой рядом с креслом, в котором восседал наш знаменитый гипнотизер, мужчина дородный, крупнотелый, животастый.
– Ничего, – ответил я.
Валерий шумно вздохнул, переводя дух.
– Ты оказался крепким орешком, – сообщил по-прежнему усталым голосом он. – Давненько не попадался мне в руки такой упрямый клиент.
– Упрямый?
– Если помнишь, я уже говорил однажды тебе, что ты – очень гипнабелен. Входишь в те пять процентов людей, которые поддаются глубокому гипнотизированию. Но… Поморщившись, Авдеев сокрушенно покачал из стороны в сторону головой.
– Но с тобой, друг любезный, пришлось основательно повозиться, – объявил он. – М-да. Более чем основательно. Я спросил резко, нетерпеливо:
– Тебе удалось преодолеть барьер между моим сознанием и моим же подсознанием?
– Конечно удалось. Для меня это было плевым делом, – произнес важным тоном Валерий, явно и, между прочим, по праву гордясь собой. – Не в барьере тут была закавыка.
– Не в барьере? – удивился я. – А в чем?
– Твое подсознание отказывалось поначалу общаться со мной. Даже, представь себе, обзывало меня… гм… разными словами. Пришлось долго заниматься дипломатическими играми с ним, прежде чем оно согласилось ответить на кое-какие вопросы.
Услышав такое, я весь так и вскинулся:
– На какие конкретно?
– Только на три вопроса из двенадцати, – сказал Валерий, похлопав своей здоровенной лопатообразной ладонью по листу бумаги, лежавшему перед ним на журнальном столике.
На этом листе были заранее расписаны мною в столбик вопросы, ответы на которые я очень надеялся получить от собственного подсознания. Лист бумаги лежал на столике рядом с аудио-магнитофоном. Лента в магнитофоне, обратил я внимание, не перекручивалась с одной кассеты на другую.
– Когда ты выключил магнитофон? – поинтересовался я.
– Он сам выключился.
– Сам?
– Что-то произошло с Электричеством. Перестал гудеть холодильник на кухне. И лампа на потолке не желала зажигаться. Я проверил. Не зажигается лампа, вот и все дела.
– Когда это случилось?
– Да в тот самый момент, когда я довел тебя до состояния особенно глубокого гипнотического транса. Оставалось сделать последние шаги, чтобы выйти на просторы твоего подсознания… И тут вдруг вырубило электричество в доме.
Я в сердцах сплюнул.
– Ладно, – сказал, – докладывай, что сообщило тебе мое подсознание в ответ на те самые три вопроса.
– А про мои дипломатические игры с ним не хочешь послушать рассказ?
– Нет, – отрезал я. – Меня интересует конечный результат, а не путь к нему.
– Ты – правильный человек, Алексей. Но жесткий.
– Уж какой есть, – развел руками я. Валерий Авдеев понимающе усмехнулся.
– Будешь записывать то, что я сейчас наговорю тебе? – полюбопытствовал он.
– Зачем? У меня же почти абсолютная память. Сам знаешь об этом. Вернусь нынче от тебя к себе домой, вот там в тиши и спокойствии и составлю подробный отчет о твоем рассказе.
– Хорошо. Слушай. Во-первых, твое подсознание называло себя во множественном числе. Оно говорило о себе «мы»… Проводя сеансы гипноза, я нередко, между прочим, сталкивался с тем, что слышал это самое «мы» из уст загипнотизированных людей.
Вскинув правую руку вверх, я жестом прервал Авдеева и сказал:
– Помнишь мою книгу про американского ясновидца Эдгара Кейси? Я писал в ней о том, что подсознание Кейси называло себя именно-таки местоимением «мы». Оно включалось в общее информационное поле планеты, в эту великую множественность, имевшую, само собой, множественное число. Отсюда и «мы».
Авдеев согласно кивнул в ответ.
– Так вот, эти самые «мы» в твоем подсознании долго упорствовали, прежде чем заняться стоящим делом, – сказал он. – Ну, прежде чем начать отвечать на вопросы… Девять вопросов из твоего списка они, эти «мы», проигнорировали.
– Уточни, каким образом.
– На каждый из вопросов следовал однообразный ответ: «Информация не подлежит разглашению».
– Понял… Стало быть, ты получил три справки от «мы», ответы на три вопроса. Слушаю тебя. Крайне внимательно.
Валерий Авдеев наморщил лоб, сосредотачиваясь, собираясь с мыслями. Он скосил взгляд на лист бумаги со списком вопросов, лежавший перед ним на журнальном столике, длинном и широком.
– Вот, – ткнул он указательным пальцем в лист бумаги на столике. – Вопрос насчет «зачем-то спасенных». Какие цели преследовали высшие силы, спасая от верной гибели тех или иных людей?
Я слегка приоткрыл рот, весь обратившись в слух. Ответ на этот вопрос уже очень давно чрезвычайно волновал меня.
Авдеев сказал:
– Буду говорить по памяти, но постараюсь держаться как можно ближе к тому, что наболтали мне эти твои «мы». Они сказали, что каждый человек имеет свою карму, или предначертанную судьбу. А каждая карма имеет внутри себя некие основные вехи данной конкретной судыбы. В одной судьбе такие вехи могут быть незначительными. Они не оказывают какого-либо существенного влияния на общее движение всех людских судеб из прошлого в будущее. Вот почему совершенно не важно, когда конкретно умрет на Земле носитель такой кармы… Но есть люди с более важной личной кармой. Вехи их судьбы неким образом могут и должны воздействовать на некие немаловажные события, которые произойдут в будущем. Такие люди не имеют права умирать на Земле раньше, чем произойдут те события. И если по воле случая они оказываются в опасных для их жизни обстоятельствах, рука Провидения тотчас же вмешивается в их жизнь. Она спасает их от смерти… Вот и все.