– Он сказал, что у меня проблемы, – призналась Лиза и спросила, помолчав: – У вас что, круглосуточный обменный пункт? Уже поздно…
– Он вас пригласил или нет? Скажите? Пригласил?
Дождь потоками лился с краев зонтика.
– Здесь ведь нет рельсов, – сказала Лиза.
– Конечно, нет!
– И здесь не ходит трамвай.
– Как вы вообще сюда попали? – напряженно спросил кассир.
– Пешком! – она поежилась, чувствуя, как дождь водяной пылью пробивает ткань зонта.
И огляделась.
Блестел асфальт. Остановка казалась нарисованной на мокром стекле, дальние пропорции искажались, как отражение в елочной игрушке. Горел фонарь, и единым потоком шли машины, не останавливаясь, не замедляясь, будто на карусели.
Странно, что никого нет на остановке, подумала она и вдруг замерзла до кончиков ногтей. Кассир настойчиво постучал в окошко:
– Эй! Как вас зовут?
– Елизавета…
– Елизавета, вы говорили с Хозяином, понимаете?
– Нет. Он ваш хозяин?
– Ваш тоже… Как вы сюда попали? Как вы вообще решились к нему подойти?!
– Я просто предложила человеку зонтик, – Лиза отступила от окошка.
– Не уходите! – завопил кассир.
Еще один сумасшедший, подумала Лиза.
Из пелены показалась маршрутка. Лиза кинулась к ней что есть духу, но белый микроавтобус только чуть притормозил, поднял веер брызг и уехал – как будто Лизы не было, как будто остановка пустовала. И машина казалась пустой – Лиза видела, как салон ее насквозь пробивают дальние фонари, высвечивают спинки незанятых сидений.
Она почувствовала, что ноги промокли до колен. Машины двигались в торжественной тишине, мокрая остановка казалась окруженной туманом, как сцена – темнотой.
Медленно, бочком она вернулась к будке обменника.
– Послушайте, Елизавета, – торопливо сказал мужчина в будке. – Если он вас приглашал – это шанс, один на миллион, вы можете к нему приехать. Но только если он вас звал. Что он конкретно сказал?
– Он сказал, что я научилась прикидываться человеком, – Лиза разглядывала кассира сквозь мутное стекло и солнцеподобную решетку.
– Так вы не человек?!
– Я марсианин.
– Зря вы так шутите, – горестно сказал кассир. – Вы посмотрели бы на меня повнимательнее.
Почти против своей воли Лиза вытянула шею и заглянула в темноту будочки. Кассир восседал на офисном стуле – нет, он сам ниже пояса был офисным стулом. Его торс вырастал из сиденья, как орхидея из пня.
– Бред, – прошептала Лиза. Мигнула: наваждение прошло, в будке стояла полутьма, а окошечко было таким крохотным, что туда и мелкая купюра, наверное, протискивалась с трудом.
– Хотите поменять доллары, евро? – спросил кассир. – У нас хороший курс.
– Спасибо, – сказала Лиза. Повернулась и, опустив зонтик, мокрая, как мышь, пошла по направлению к станции метро.
Ее страх выбиться из привычного был, скорее всего, простым неврозом. Рутина служила оболочкой защитного пузыря, стоило пробить в ней крохотное отверстие, как вся ткань мира расползалась. В детстве Лиза иногда ловила себя на странном ощущении: она будто не знала, кто она, привычные вещи казались новыми, собственное имя – странным. Это были жуткие, неприятные моменты, сродни падению с высоты. Она всерьез верила, что, если пойти по незнакомой улице, заблудиться в чужом городе, просто выйти на неправильной станции метро – можно превратиться в другого человека и забыть, кем был раньше. И стоять перед дверью, хмурясь, роясь в чужих воспоминаниях, осознавая, что дверь знакома – но чужая. Чужая – но в нее придется войти и жить.
– Лизавета, – сказала Алена, которая отлично знала, что Лиза терпеть не может, когда ее так называют. – Пашка женится.
Пашке было двадцать, он снимал наушники только в ванне, потому что его мозг составлял одно целое с ай-фоном. Лиза была уверена, что такие, как Пашка, не женятся никогда.
– Ага, – сказала Алена. – Я сначала пришла в ужас. Но, ты понимаешь, если сейчас его не окольцевать, потом он вообще не захочет. Надо вогнать его в какие-то рамки, пока возможно.
– Наверное, – согласилась Лиза. – А на ком?
– Что?
– На ком он женится?
– На восемнадцатилетней девочке из провинции, – сообщила Алена с удовлетворением. – Собственно, я приняла решение их расписать, когда ее увидела. Хороший материал, поддается влиянию, а Пашка слушает ее, как теленок. Даже если ничего не выйдет. Лучше разведенный, чем холостяк с детства, ты не находишь?
– Не знаю, – сказала Лиза.
Алена считалась ее сестрой, хотя у них были разные родители. Когда Лиза в бантиках ходила во второй класс, Алена поступила в университет и скоро забеременела. Мама называла девочек сестрами, хотя недосягаемо взрослая, да еще и обремененная младенцем Алена казалась Лизе чужой. Как и новый папа. Как и новый распорядок дня, новый дом, новая школа; может быть, в те дни и зародилась Лизина боязнь перемен?