Рев начался по новой. Но мать уже убедилась, что с дочкой все в порядке, что она ничего себе не разбила, и теперь воспринимала ее слезы, как издевательство.
— Не вой! — строго сказала она. Потом уже прикрикнула:
— Заткнись! Да заткнись же ты, зараза, о господи, когда же ты заткнешься...
Рэни не могла ни заткнуться, ни убежать. Она стояла посреди кухни и давилась ревом, пуская сопли. Она даже говорить не могла — пыталась выговорить «мама», но получалось только бесконечное заикающееся «м..мм..м!». Женщина стиснула виски, хотела еще что-то сказать, потом вышла в прихожую за сумками, принялась их разбирать. Рев постепенно утихал, переходя в судорожные всхлипы.
— Так и есть, — ахнула женщина, протягивая руку за полотенцем. — Разбила яйца-то, паразитка. Ох, я тебе сейчас устрою! Что ты ревешь-то?
«Я не могу», сказала себе Рэни-взрослая. «Я не могу на это смотреть». Но ее заставляли смотреть. Сцена длилась. Девочка получила свою порцию шлепков полотенцем, потом мать засунула ее в ванную, чтобы та умылась — «вытерла сопли», принялась стучать сковородками и кастрюлями, разогревая ужин — вчерашний суп и котлеты с гречкой. Гречку девочка ненавидела, но есть ее приходилось почти каждый день...
Потом она поняла, что уже не девочка — нескладный подросток лет тринадцати, и квартира немного изменилась. Нет дедушки — давно нет, вспомнила она, кажется, он умер, когда она перешла во четвертый класс. Ну да, точно — напился в честь ее перехода в среднюю школу, упал на лестнице и свернул шею. Алкоголик поганый, ее потом всю четверть дразнили. Рэни смотрела на себя в зеркало. На переносице выступил прыщик. Ужасный багровый заметный всем прыщик. И как теперь идти в школу? И в чем? Форму отменили еще в прошлом году, девочкам велели ходить в юбках и блузках. Юбка матери была почти в самый раз — и она была шикарной. Зеленый бархат, разрез сзади. Если заколоть булавкой и чуть-чуть потянуть свитер, то получается клево, ни у кого из девчонок такой юбки нет. Молния вжикнула и застряла на середине, Рэни потянула сильнее и с опасливым ужасом обнаружила, что рука уж как-то слишком легко идет. Она перевернула юбку задом наперед — так и есть, собачка слетела и теперь сиротливо болталась на правой половине молнии. Рэни торопливо стащила юбку и спрятала в шкаф. Конечно, в субботу мать это обнаружит. Но до субботы еще далеко. Нет. Будет хуже. В субботу дискотека в школе, мать разорется и не пустит. Нужно поступить умнее.
Рэни сложила юбку в школьную сумку, надела свою обычную черную плиссированную «уродскую». Юбку матери она по дороге выбросила в помойку...
... и все кончилось.
Она сидела на краю постели, на которой заснула. В кресле напротив сидел кто-то незнакомый. Не Хайо. Высокий, тонкий, с коротко стриженными пепельными волосами. Чем-то похожий на Грега, но моложе. И Рэни сидела перед ним, как заснула — голышом. Она потянулась за покрывалом, но только уронила скользкую шелковистую ткань с постели, а поднимать не решилась — незнакомец смотрел на нее острым взглядом темных глубоких глаз.
— Да оставь ты эту тряпку, — брезгливо поморщился он. — Что я такого могу увидеть? Ну что, поговорим? Как тебе кино? Есть вопросы?
— Ты... кто? — как-то удивительно бесстрастно, считая все это продолжением сна, спросила Рэни.
— Я — Город, — усмехнулся незваный гость.
— Ой. А я думала — ты женщина. Такая мудрая дама лет за шестьдесят... — ляпнула Рэни и тут же прикрыла ладонью рот.
— Хочешь поговорить с дамой? Мне все равно...
— Да нет, не надо.
— Так есть у тебя вопросы?
— Зачем? Зачем ты мне это все показал? Это же ты был!
— Я, — кивнул мужчина. — А зачем ты пришла сюда?
— За сном. А не за кошмаром.
— Ну, прости, немножко помешал твоим планом. Я давно за тобой наблюдаю, Рэни. Вот решил познакомиться поближе. Ты же не возражаешь?
— Да... нет, — робко выдавила Рэни. Вторжение ее напугало. Но говорить с самим Городом... Рэни не слышала о людях, которым выпадала такая честь. Никогда. А на шутку все это было непохоже.
— Хорошо. Ты спрашивала — зачем. Ну а сколько же можно от себя бегать-то? Это твоя память, твое детство.
— Я его не хочу. Не нужно оно мне. Мне без него легче.
— Оно в тебе. Так что заявление звучит, мягко говоря, наивно, — усмехнулся собеседник. — Хочешь, я покажу тебе твою здешнюю жизнь? Так же дам посмотреть?
— Нет, спасибо. Лучше выпусти меня.
— С этим придется погодить, — мужчина встал, в три шага пересек комнату, Рэни зачарованно смотрела, как он двигается — не по-человечески, словно в костях у него воздух, а суставы обладают какой-то особенной гибкостью. Легко, резко, немного по-птичьи. Изящно. Целеустремленно. — Не торопись, Рэни.
Он присел на кровать рядом с ней — близкий, но при этом бесконечно далекий. Черная майка с кельтским узором, черные джинсы. Накоротко состриженные виски, словно припорошенные солью седины. Красивое лицо с резкими чертами. И — больно бьющее по нервам осознание: это только маска. Одежда. Иллюзия. Истинно лишь то, что смотрит из глаз — глубина древности, бездна всего сущего.
— Ты нужна мне, Рэни. Я знаю, как ты любишь эти слова. Но моя игра совсем иная. И ты нужна мне иной.
— Какой?
— Такой, девочка Рэни, что при словах «ты мне нужна» у тебя не загорелись бы в глазах лампочки, а ты спросила бы «зачем? на каких условиях? у меня тоже есть условия, согласен ли ты на них?»... — с этими словами ее небрежно щелкнули по носу. — Впрочем, ты сейчас плохо меня понимаешь. Дай-ка руку...
Рэни опасливо подала руку ладонью кверху. Мужчина погладил ее по запястью, потом прижал между своим бедром и ладонью. Она зажмурилась от щекотки — и что-то с ней случилось. Пришли тепло и покой, о которых она мечтала. Но не хотелось спать. Мир был большим, как и раньше — нет, еще больше, но он перестал быть злым и опасным. Он был красивым. Сложным. Интересным. И в него хотелось окунуться. Немедленно встать и выйти за стены Дворца, отправиться гулять по Городу. Одной. Чувствовать его — вот как ладонь на ладони, близко, рядом. И словно сами распрямились плечи, пропала тревога, вместо нее пришли уверенность в себе и покой. И не нужен был никто рядом, чтобы чувствовать себя хорошо — она была нужна себе...
И вдруг все пропало, вернулось прежнее ее — привычное. Тревога, испуг, неудовлетворенность собой, беспокойство... первую минуту они ощущались, как что-то чужое, как проклятие злой волшебницы, отравляющее ее мозг, проникающее в плоть и кровь. Рэни успела запомнить все эти «чужие» чувства, могла назвать их по именам, описать, и не хотела признавать своими, но потом ощущение сгладилось. А память — осталась.
— Еще вопросы будут? — спросил ее мужчина. — Я из всех выбрал тебя, хотя с тобой и много возни. Потому что у тебя есть и сила.
— Как... как мне вернуть это?
— Водкой. Наркотой. Очередным дебилом-любовником. Мойкой столов до упаду.
— Иди ты к псам... — вскочила Рэни, уже не стесняясь обнаженного тела. — Я серьезно спрашиваю!
— А я серьезно отвечаю. Твой Грег находил это на дне стакана. Твой предыдущий парень — в ставках. Тот, что был до него — в драке. Ты — в том, что скакала вокруг них. Разве не метод?
— Нет. Можно как-нибудь без стаканов и драк? Можно я как-нибудь сама?
— А хочешь? — прищурился мужчина.
— Да!
— Точно уверена?
— ДА!!!
— Ты помнишь сказку про Русалочку, маленькая крикунья?
— Помню... — сбавила тон Рэни.
— За то, что ты хочешь, придется заплатить не дешевле. Готова?
— А в конце меня тоже бросит прекрасный принц?
— Непременно, — усмехнулся Город. — Но тогда тебе будет на это наплевать и ты сможешь сказать «Ах, бедный глупый принц, как мне тебя жаль. Наверное, я совсем не девушка твоей мечты. Зато я девушка своей мечты, так что не забудь свои тапочки, они у двери...»