И это только левой рукой. Правая тоже не остается без дела, даже если поначалу вы просто бренчите по струнам, словно косой размахиваете, оставляя напоследок всю тонкую игру пальчиками, перебегающими с места на место — то берущими арпеджио, то набрасывающимися на струны, то ласкающими их. Главное — извлечь однородный звук, чтобы не создавалось впечатление, что это дребезжит и попискивает старый разболтанный велосипед. А теперь, когда удалось сбитыми в кровь пальцами левой руки выжать из гитары почти безупречный аккорд, который все время хочется повторять и повторять, самое время разучивать новый, особенно, если вы собираетесь играть что-то более или менее разнообразное. Тут и возникают трудности. Взять хотя бы два аккорда: «трень-брень», например. Если отыграв «трень», замешкаться с этим самым «брень», всегда найдется кто-нибудь с острым слухом, чтобы заметить: мол, нет у вас чувства ритма. Тогда приходится просить приятеля сделать задание по физике, которое потом надо будет лишь переписать, а вы тем временем без устали оттачиваете свое мастерство: дзынь-дзень, пум-пам, трам-блями, наконец, трень-брень.
Теперь вы умеете играть, во всяком случае, достаточно, чтобы перейти к следующему этапу: к аккомпанементу, то есть под эти самые аккорды вы можете петь, не глотку драть (начинающий певец стремится, скорее, к задушевности), а глуховато-гундосым голосом гнусавить ниспровергающие гимны страхолюдно-убойные песни, которые, ставя под сомнение существующий порядок, в пух и прах разносят класс собственников.
По правде говоря, сердца вы в них не вкладываете, даже немного стесняетесь их (конечно же, отсутствия в них тонкости и нюансов), но, чтобы не оказаться навсегда за бортом, принуждаете себя послужить антиэстетическому духу времени, отважный человек на такие компромиссы не пойдет, но одиночество просто невыносимо. Да и как объяснить, не прослыв жалким контрреволюционером, что вам больше нравятся лирические песни, где все розовые да голубые цветочки, потихоньку взращенные ночами на грядках Сен-Косма? К тому же, едва научившись жалким двум-трем аккордам, вы уже сочиняете.
Дело сделано: быстро, в два счета, просыпав кулек нудных нот, — и четыре романса готовы. Но как и перед кем их исполнить? Вы ведь, позвольте напомнить, болезненно застенчивы и никогда не скажете публике что-нибудь вроде: а сейчас я вам спою песню собственного сочинения — и музыка, и слова (надо понимать: все-то он умеет, этот очаровательный молодой человек). Случай представляется на сельском празднике в Рандоме. Не на сцене театра (настоящего, барочного, без лепнины под мрамор и позолоты, но с кулисами, колосниками и машинерией), а под ней, то есть под досками, на которых с азартом выкладывается полная задора молодежь, так что слышно, как наверху декламируют ваши приятели, топают балерины, наяривают музыканты — группа в английском стиле.
Сердобольная душа затащила вас сюда. И впрямь, сердобольная, потому что, разумеется, вас надо было упрашивать, пока вы не соблаговолили согласиться (в оправдание можно сказать, что причина всех этих колебаний состоит лишь в том, что вы боитесь, да и стыдитесь показаться неловким, неестественным, этаким тюфяком, иначе давно были бы там). Молодость — это стиль, а здесь прямо в глаза бросается, что у вас нет своего образа. И вот, едва очутившись за кулисами театра, после того как вы походя поздоровались с теми и с этими (чем, может быть, удивили их, поскольку они помнят, как вы не отвечали на их приветствия, им и невдомек, что на противоположной стороне улицы они только гипотетически существуют для ваших глаз, потому вы и приобрели привычку ходить с опущенной головой, уж лучше так, чем приветствовать сослепу какие-то расплывчатые контуры, за которыми, порой, совсем незнакомые люди, пораженные знаками внимания со стороны постороннего, так что вы слышите уже комментарии у себя за спиной: он — лунатик, здоровается, когда взбредет ему в голову, хочет — да, а не хочет — нет), вы счастливы, что можете в уголке вынуть из футляра свою гитару: теперь можно скроить приличное лицо, придать себе весу, выставиться в новом, выгодном свете. Ну и, потихоньку надеясь, что вас заметили, поставив правую ногу на плетеный стул, пригнувшись к струнам, вы начинаете сначала наигрывать, а потом цедить сквозь зубы слова: (трень) над городом дождевые облака / (брень) а любовь моя ужас как хрупка, — пока молодые артисты бродят туда-сюда по двору и саду, толкаются, на ходу задевают вас, не слишком-то обеспокоенные хрупкостью этих самых чувств.