Примерно через десять минут им удалось обнаружить небольшую полянку, покрытую травой и окруженную со всех сторон колючим кустарником.
– Мы будем спать здесь, – прошептал Госсейн.
Девушка тут же опустилась на землю. И вновь ее бессловесная покорность натолкнула Госсейна на размышления. Нахмурившись, он прилег на траву.
Ночь стояла безлунная, и прошло много времени, прежде чем Госсейн смог различить ее туманную фигуру в отраженном свете далекого уличного фонаря. Она сидела футах в пяти от него, даже не шелохнувшись, не поменяв позы, – девушка, которая являлась для Госсейна фактором таким же неизвестным, как и он сам. Его мысли прервал тихий и мягкий голос.
– Меня зовут Тереза Кларк. А вас?
«Действительно, как же меня зовут?» – подумал Госсейн, но не успел ответить, так как она вновь заговорила:
– Вы собираетесь принять участие в Играх?
– Да, – сказал Госсейн, мгновение поколебавшись. Ведь это ему следовало расспрашивать ее, а не наоборот. – А вы?
– Не говорите глупостей. – В голосе девушки прозвучала горечь. – Я даже не знаю, что такое нуль-А.
Госсейн промолчал. Он почувствовал себя неловко при виде такого самоуничижения. И внезапно характер Терезы Кларк прояснился: больное воображение и эгоизм, в результате которых она всегда будет довольна собой. Со стороны шоссе послышался шум мотора, и это избавило Госсейна от необходимости продолжать разговор. Вслед за первой машиной с бешеной скоростью промчались еще несколько. Заскрипели тормоза, взвизгнули шины на повороте. И вновь наступила тишина. Но далекий шум большого города, на который он раньше не обращал внимания, казалось, окружал его со всех сторон.
Приятный говорок девушки заглушал шум, но в ее голосе прозвучала такая жалость к самой себе, что ему стало неприятно.
– И вообще, для чего нужны Игры? Я еще понимаю тех, кто остается на Земле. Отхватывают приличную работенку, неплохо устраиваются. Но ведь каждый год тысячи людей получают право отправиться на Венеру. Что они там делают?
Госсейн не счел нужным вдаваться в объяснения.
– Лично я, – ответил он, – вполне удовлетворюсь местом президента.
Девушка рассмеялась.
– Вам придется изрядно попотеть, – сказала она, – чтобы занять пост Харди.
Госсейн резко выпрямился и сел.
– Кого?!
– Майкла Харди, президента Земли.
Госсейн медленно прилег на траву. Теперь понятно, что имели в виду Нордегг да и все остальные в гостинице. Неудивительно, что его рассказ показался им бредом сумасшедшего. Президент Харди, летняя резиденция в Кресс-Вилледж – информация, заложенная в его мозгу, была ложной от начала до конца.
Но кому это понадобилось? Харди?
– Вы не могли бы помочь мне, – прервала его размышления Тереза Кларк, – выиграть хоть какую-нибудь, самую пустяковую работу?
– Что-что? – Госсейн уставился на нее сквозь темноту. Изумление его быстро прошло, уступив место чувству жалости. – Вряд ли, – ответил он. – Чтобы принять участие в Играх, требуются обширные знании и умение, которые даются лишь долгими тренировками. И лишь единицы, способные на полную отдачу всех своих умственных и душевных сил, выдерживают испытания последних пятнадцати дней.
– Меня не интересуют последние пятнадцать дней. Говорят, уже через неделю можно неплохо устроиться. Верно?
– Самая низкооплачиваемая работа, если вы, конечно, собираетесь получить ее как участница Игр, приносит десять тысяч в год. Насколько я понимаю, конкурентов более чем достаточно.
– Я способная, – заявила Тереза Кларк. – И у меня безысходное положение. Значит, я смогу.
Госсейн сильно в этом сомневался, но ему вновь стало жалко ее.
– Если хотите, – сказал он, – я попытаюсь вкратце рассказать, что к чему.
Он замолчал, и она быстро проговорила:
– Да, да, пожалуйста.
Госсейн вздохнул. Он понимал, насколько бессмысленно пытаться объяснить ей что-нибудь, но делать было нечего.
– Человеческий мозг, – нехотя начал он, – в грубом приближении можно разделить на две основные части: кору и таламус. Кора является центром распознавания, таламус – центром эмоциональных реакций нервной системы… Кстати, вы были в институте Семантики?
– О, как там красиво, – заявила Тереза Кларк. – И сколько драгоценных камней, серебра, золота.
Госсейн прикусил губу.
– Я говорю о другом. На одной из стен изображен рассказ в картинках. Видели?
– Не помню. – Она казалось, поняла, что он остался ею недоволен. – Но зато я видела бородача – как там его? – в общем, директора.