— Я делаю это потому, что ты все же — живое существо, а я не переношу никакого убийства. К чертям собачьим все это общее благо!
Он приподнял тело и толкнул его. Оно скользнуло до перилам и через пасть кита провалилась к нему в чрево.
— Когда-нибудь тебя найдут, — всхлипывал Ом. — Но тогда… тогда…
Что бы ни случилось с ним самим к тому времени, он не станет сожалеть о том, что спас Сник. Он заплатит за все ту цену, которую от него потребуют.
МИР ВОСКРЕСЕНЬЯ
РАЗНООБРАЗИЕ, Второй месяц года Д6-Н1
(День-шесть, Неделя-один)
Томас Ту Зурван, «Отец Том», священник, так и не получивший от правительства дозволения проповедовать, но наделенный этим правом самим Богом, проснулся в своей квартире. Он даже и не выругался, хотя большинство людей, оказавшись в его положении, прибегло бы к самым крепким выражениям. У него — человека, ни разу не взявшего в рот ни капли спиртного, было тяжелое похмелье. Просто ад, как иначе это еще назвать? Субботний грешник сумел избежать наказания, переправив свою головную боль Воскресному святому. Возможно, Отец Том даже упивался болью. Его плечи были достаточно широки, чтобы нести дурную карму других людей, да и голова крепка.
Тем не менее, когда он встал и прошел мимо цилиндра, с которого началась жизнь в Субботу, Отец Том не наделил его знаком благословения, как он поступил с другими пятью обитателями стоунеров.
Чего Отец Том, право, не ведал — так это, что Чарли Ом не стремился сознательно избегать последствий своих разгулов, возлагая их на других. Ом всегда просыпался в похмелье, искренне считая, что по другому и быть не может. Когда же он постигал, что передал это удовольствие ему кто-то другой, он уже либо избавлялся от похмелья; либо топил его в вине. В результате в мире, целиком подчиненном законам строгой экономики и тотального учета всего и вся, оставалось все-таки нечто неучтенное — похмелье Ома.
Проведя некоторое время в ванной, Зурван легко позавтракал, затем, по-прежнему голый, опустился на колени рядом с кроватью, чтобы помолиться обо всем живом во вселенной. Поднявшись, он сразу же переключился на насущные дела: сменил постельное белье, собрал вещи, разбросанные повсюду неряхой из Субботы (да благословит его Господь!), вымылся и избавился от того, от чего необходимо избавляться по утрам. Потом он прошел к шкафчику с личными вещами, взял из него те предметы, которыми он пользовался в своей повседневной борьбе со злом, и разложил их перед собой. То, что две из этих вещей — парик и длинная густая борода — выглядели весьма странно, не вызывало у Отца Тома особого удивления. В это время дня он, как правило, воспринимал все как нечто предопределенное и не вызывающее сомнений, не дающее ни малейшего повода для вопросов. Он забыл, что уже сдул куклу, похожую на него, как две капли воды. К моменту пробуждения Отец Том был здесь единственным человеком. Иными словами, за исключением тех редких случаев, когда ему приходилось передавать сообщения Совету иммеров. Том Зурван вовсе не вспоминал о своих двойниках. То время, когда он понимал, что он не совсем Отец Том сам по себе, быстро прошло. Вот вечером — да, тогда все было по-другому. Вечером голоса, зрительные образы и мысли, неведомые при свете яркого солнца, наваливались на него.
Он оделся и пошел в ванную, чтобы загримироваться. Спустя десять минут он уже направлялся к выходу, держа в правой руке длинную дубовую трость, изогнутую на верхнем конце. Очень редко Отец Том вспоминал о том, что родился левшой, и только в образе Зурвана он перевоплощается в человека, лучше владеющего правой рукой.
Рыжеватый растрепанный парик ниспадал сзади до самого пояса. Кончик носа Отца Тома был окрашен в голубой цвет, а губы — в зеленый. Длиннющую бороду украшало множество небольших бабочек, вырезанных из блестящих бумажек. Белую, почти до самых пят мантию Отца Тома покрывали красные круги, обрамляющие голубые шестиконечные звезды. На идентификационном диске-звезде красовалась расплющенная восьмерка, лежащая на боку и слегка надорванная на конце.
Посредине лба Отец Том нарисовал себе большую оранжевую букву S.
Ноги его, как то и положено настоящему пророку и святому человеку, оставались босыми.
Отец Том не имел при себе обычной наплечной сумки — обстоятельство, непременно приковывавшее к нему удивленные взгляды жителей Манхэттена.
Дверь отворилась, впустив яркий свет, который неизменно приводил Отца Тома в приподнятое настроение.