— Теперь мне придется опять отпрашиваться с работы — ходить к психиатру, — ныла Лотус по дороге домой. — Надеюсь, ничего подобного больше не произойдет.
— Сдается мне, я становлюсь излишне популярным. Таких, как Квигли, хватает. Они готовы поносить кого угодно, а я всегда под рукой.
Поскольку он был героем местных жителей — ему и быть козлом отпущения. Неприязненные взгляды и брюзгливые оскорбления стали обычным делом. Вскоре Кэрд прекратил посещение «Семи мудрецов» и нашел другую таверну. Лотус при этом жаловалась, что скучает по привычному месту и друзьям. Но и в другой таверне он встретил такой же прием тех, кого отобрали для выполнения проекта Хобокен. В итоге Кэрд теперь чаще прикладывался к спиртному дома, что очень огорчало Лотус. В конце концов с плачем и воплями о том, что он никогда не любил ее, она выдворила его. Ее жизнь стала адом с тех пор, как он поселился с ней. Оба заявления были далеки от правды, но Кэрд не спорил. Он нашел холостяцкую квартирку в Западном районе.
Кэрд часто видел Лотус. Избежать встреч не удавалось — ведь они посещали общие занятия, и ему опять приходилось терпеть ее упреки. Если бы он действительно любил ее, говорила Лотус, он бы так просто не уходил, когда она выставляла его вон. Он бы возражал, упрашивал ее, убеждал в искренности своих чувств. Она хандрила, была совершенно несчастна, когда он ушел. Но не желает его возвращения.
— Тогда нам лучше не разговаривать, — заметил Кэрд и двинулся прочь.
— Правильно! — кричала Лотус ему вслед. — Отвергай меня, негодяй! Ты никогда не любил меня! Я всегда это знала!
— Почему они клянут меня? — спросил он психолога Адриана Кус Хафиза на последнем приеме. — Ведь не я вызвал Переход.
— О да, именно вы, — сказал Хафиз. — Если бы не вы, он никогда не произошел бы.
— Совершенно ясно, что правительство давно все задумало, — продолжал доказывать свое Кэрд.
— Переход не начался бы так быстро, — уточнил доктор. — Может быть, все оставалось бы по-прежнему долгие годы, не послужи вы катализатором.
— Вы в самом деле испытываете неприязнь ко мне? Вам правильнее направить свой гнев против правительства. Не я все это сделал. Я не настоящий Кэрд. Не хочу даже, чтобы меня так звали. Я считаю себя Бейкером Но Вили.
— Вряд ли вам удастся заставить рядового гражданина почувствовать разницу.
— А вам, вам лично Переход причинил беспокойства?
— Беспокойства — черт побери! — громыхнул Хафиз. — Мне велено отправляться в Хобокен в качестве лагерного консультанта! Понимаете ли вы, что это значит для меня и моей семьи? Представляете ли вы, что мы в итоге теряем? Нет, конечно: вы же вииди!
— Я могу пожаловаться на ваше непрофессиональное отношение, враждебность и оскорбления, — сказал Кэрд. — Но я не стану этого делать. Мои соболезнования!
Переход продвигался не быстро. Лишь через четыре субмесяца Кэрду сообщили, что ему надлежит явиться для обучения в качестве официанта столовой в Бруклин Форест Парк. О требовании иметь среднее образование для этой работы позабыли. Четыре субнедели ежедневно он переезжал автобусом ДСН через мост Вашингтона на север к месту обучения. Памятная доска у ворот гласила, что в древние времена в этом месте располагался Госпиталь Ветеранов Соединенных Штатов. Под неотступным контролем Кэрд неделю прислуживал за обедом за длинным деревянным столом в огромном сборном бараке. За едоков выступали роботы, запрограммированные вести себя как обычные посетители столовой. Тот, кто задавал программу, был или большим шутником или не очень хорошо думал о людях. Человекообразные машины были зверски голодны, беспредельно требовательны и неотесанны. Они «нечаянно» били стаканы и кувшины с водой и апельсиновым соком, роняли пищу на одежду, на стол, на пол, при этом громко рыгали и издавали непристойные рулады. А как громко выкрикивали они жалобы на медлительность и небрежность обслуживания.