— Сто миллионов ненормальных! — говорил начальник Кэрда. — Их придется держать за высоким забором с вооруженной охраной. Иначе они просто уйдут в леса, и некому будет их там ловить. На одну только охрану и содержание уйдет черт знает сколько средств!
Это уже достаточно плохо, думал Кэрд. Еще хуже то, что весь персонал, занятый с раскамененными — охрана, инструкторы и обслуга, — тоже окажется на положении заключенных.
— Лагеря огородят колючей проволокой, — говорил босс. — Ты знаешь, что на Земле уже тысячу лет не было лагерей за колючей проволокой?
Кэрд понимал, что многие раскамененные не подойдут на роль рабочих и отправятся обратно в цилиндры. Остальным позволят попытать удачи.
Один из его подопечных, Майкл Саймон Шемп, был очень циничный молодой человек.
— Ну да, — говорил он, — нам обещают свободу, когда мы построим им новые города. Как же. Мы выполним работу — и нас пошлют опять в каменаторы. Придумают какой-нибудь повод и пошлют.
— Если ты так думаешь, почему не попросишь, чтобы тебя опять каменировали?
— Ну уж нет. Все лучше, чем это.
Что бы ни ждало впереди Шемпа и Кэрда, совершать скачки во времени они перестали. Они будут встречать каждый восход и каждый закат, будут следить, как цветок прорастает из семени, тянется ввысь и расцветает — не будет больше провалов между посадкой и сбором.
Глава 34
В обязанности Кэрда входило давать оценку поведения своих подопечных. Если кто-то представлялся ему слишком опасным и неуправляемым, Кэрд был обязан доложить о нем офицеру, командующему их секцией. Кэрду ненавистна была мысль, что из-за него кто-то может отправиться обратно в каменатор.
Шемпа раскаменили потому, что раньше он работал на стройке. Хотя приказы он выполнял быстро и весело, не проявляя склонностей к буйству, из его досье следовало, что характер у него воинственный. Шемпа осудили за убийство ганка, который хотел его арестовать. Реабилитировать его не смогли и отправили в каменатор: Шемпу тогда было двадцать шесть сублет. Его единственный ребенок, дочка, родилась, когда ему было двадцать пять. Она была жива и теперь, но была гражданкой среды и проживала в Нью-Хейвене, район Коннектикут. Ей было восемьдесят восемь сублет. Сын ее умер, а внук и правнук тоже жили в Нью-Хейвене.
— Я хочу их увидеть, — сказал Шемп.
— Даже и не мечтай, — возразил Кэрд. — Только когда тебя объявят реабилитированным, а лечить тебя не станут, пока ты не отработаешь свой срок — долго еще.
— Значит, я их никогда не увижу так?
— Этого я тебе сказать не могу. Будь реалистом. Ты ведь им чужой. Ты не связан с ними долгими близкими отношениями. Притом ты преступник — им будет неловко с тобой.
— Все равно я их увижу, так или иначе.
— Бежать попытаешься, что ли?
Шемп не ответил, но его намерение и без того было понятно. Однако Кэрд не стал докладывать начальству об этом разговоре. Он им не стукач, хотя его обязывают быть таковым. Он постарался отговорить Шемпа от этой мысли и, похоже, убедил его. По крайней мере, Шемп вроде бы с ним согласился. И однажды утром не явился на перекличку. Через два часа его поймали в лесу — он шел на север. Столь быстрая поимка подсказала Кэрду, что Шемпу вживили передатчик — Кэрд подозревал, что то же самое проделали и с остальными раскамененными. Это было незаконно — но кто знает, может, и он сам носил в себе передатчик.
Через полчаса после возвращения в лагерь вопящего Шемпа затолкали в цилиндр, каменировали и отвезли обратно в хранилище. Босс вызвал Кэрда на ковер.
— Это черное пятно в твоем послужном списке, — заявил Дональд Турек Норманди. — Тебе следовало предупредить нас о его рецидивистских тенденциях.
— Откуда мне было знать? Он ни разу не говорил мне, что хочет бежать. А вот я говорил ему, что побег отсюда невозможен.
— Это нам известно. Шемп был допрошен под ТП и на вопрос, говорил ли он тебе о своем намерении бежать, ответил «нет». Если бы он ответил «да», тебя сняли бы с работы и, возможно, судили бы за соучастие.
Кэрд припомнил свой разговор с Шемпом. Хорошо, что тот сказал только о своем намерении увидеть своих потомков, «так или иначе». Люди под ТП отвечают самым буквальным образом.
— Ты получишь распечатку с официальным взысканием, — сказал Норманди. — Но вообще-то у тебя хорошие показатели. Ты ладишь с осужденными и как будто симпатичен им, хотя это само по себе может навести на подозрение. Знаешь, какие они, эти ганки. Ну, теперь это уже неважно. Ты едешь в Хобокен. Здесь работа почти закончена. Будешь делать там то же, что делал здесь, только смотри опять не напортачь.