Может, болеет? Или вообще сдохла. Разве нормально для животного спать на открытом месте, в самом центре проезжей части? Конечно, время другое, машины не ездят, но должны же сохраниться какие-то инстинкты.
Сто процентов. Это дохлая собака...
На всякий случай замедляю движение и ступаю бесшумно. С этим проблем нет - мягкие кроссовки и хороший, чистый асфальт - все, что нужно. Сколько ещё продержится асфальт в таком виде? Наверняка не долго. Дороги в нашей стране всегда одноразовые. Первая морозная зима, и к весне мы получим трещины, которые с каждым годом будут расти в геометрической прогрессии.
Тем временем до собаки, а теперь у меня нет никаких сомнений, что это именно собака, остаётся не более 10 метров. Я перехватываю ружьё, готовясь выстрелить, и достаю из кармана патрон. Подкидываю навесом, целюсь попасть ей в голову. Вдруг, это поможет ей ожить? Патрон звякнул в нескольких сантиметрах и пёс, уморительно дёрнув всеми конечностями разом, подпрыгивает вверх на полметра, чтобы с пробуксовкой, подкрепляя разгон отчаянным визгом, унестись куда-то за угол. Через несколько секунд оттуда раздаётся заливистый лай.
Ненавижу сраный лай! Собак люблю и уважаю, но ровно до тех пор, пока они молчат.
Манера гавкать из-под забора, из-за угла всегда меня жутко злила. Мозгами я понимаю, что выходить из душевного равновесия будучи облаянным очень глупо, но сердцем мне всегда хочется встать на четвереньки и начать лаять в ответ. А лучше кусать! Вот такая шизофрения.
'Закрой свой шерстяной рот! - цежу я сквозь зубы, - весь квартал сейчас разбудишь!'
Но само собой, моя просьба остаётся не услышанной.
Кажется, теперь их лает уже несколько!
С наплывом злости я потерял бдительность и пропустил момент. Адреналин впрыскивается в кровь. Тяжесть в ногах сменяется парящей легкостью, а темнота становится светлее. Ствол ружья метит в сторону перекрёстка.
Проклятый барбос зовёт на помощь своих приятелей.
Охренеть! Мне все становится ясно. Он не просто спал по центру дороги, он уснул в дозоре.
Охотился. А я попал в засаду.
Шум нарастает и приближается. В мою сторону движется стая бродячих собак. Убегать бесполезно, они всегда будут быстрее. Перепрыгнуть через забор и спрятаться во дворе? Только недавно так делал и вот опять. Пожалуй!
Нервно оглядываюсь вокруг, выбираю, куда надёжнее будет податься, и тут появляются первые, несущиеся в мою сторону силуэты. Я срываюсь с места и, пробежав несколько шагов, начинаю паниковать. Четко слышу, как жесткие когти цокают по асфальту. Мне кажется, что вот-вот я почувствую первый укус. Сначала резкую боль, а потом тяжесть повисшего на ноге хищника. Я пробегу ещё несколько метров, волоча за собой врага, но тут подоспеют следующие и повалят на землю... Начнут рвать по живому, выдергивать из меня горячие куски, тянуть жилы и проглатывать. Самое страшное, что никто из них не позаботится меня добить. Пожирать живого - это особое удовольствие!
Я видел такое по телевизору. Видел, как шакалы загоняли оленя.
'Хрен вам всем!' - кричу я и отчаянно, в три олимпийских прыжка, добираюсь до крепкого кирпичного забора, высотой по грудь взрослому человеку. Следующим прыжком я перебрасываю себя во двор, кручу в полёте башкой, придумываю куда приземлиться. Мощная сила не даёт мне закончить манёвр. Будто кто-то схватил бетонной рукой и с силой дёрнул обратно.
Ружье! Я зацепился ремнём за угол забора.
Шлёпнувшись боком на твёрдую плитку, заросшую мхом, я скручиваюсь от удара калачиком. Беззвучно кричу. Пережидаю, пока закончится приступ боли.
Мох так приятно пахнет. Сыростью и травой...
В полуметре, за тонкой, в полкирпича стенкой, рычание и лай нескольких десятков зубастых ртов.
Ружье!
Я выглядываю через барьер, и стая сходит с ума от ярости. Секунду назад мне казалось, что было громко. Это не так. Громко стало сейчас. Трогаю рукой верхушку забора, надеюсь нащупать грубую ткань ружейного ремня. Его нет.
Фальшивым, ласковым голосом я прошу собак успокоиться, замолчать, но звук человеческой речи для них больше не означает друга. Только добычу. Еду.
'Собачки! Ну, что же вы? На-на-на... Сидеть! Лежать!'
Я пробую достучаться до их шерстяной души, но быстро понимаю, что это невозможно. Многие в этой стае были домашними. Я могу различить добермана, двух немецких овчарок и, кажется, даже ретривера. Его когда-то золотистая шерстка превратилась в панцирь из колтунов. Он рвётся и подпрыгивает, пытаясь укусить меня за руку, наравне со всеми.
Травматический пистолет. Я вынимаю его из кобуры на поясе и, выставив через ограду, стреляю два раза подряд.
Бах! Бах!
Попадаю в кого-то, раздаётся визг, а звуки выстрелов, прогремевших сквозь ночь на десяток кварталов, нагоняют такую тоску, что хочется кричать. Я снова серьезно влип. Я не был беспечным, я подготовился и рассчитал, просто в этот раз слишком много невезения.
Напуганные стрельбой, собаки отбежали от моего укрытия метров на двадцать. Теперь пистолет своими резиновыми пулями не сможет причинить им вреда.
Зато я вижу ружье. На вражеской стороне, оно лежит на земле измазанное и поцарапанное десятками грязных лап. Хочется прыгнуть за ним, прижать к груди и ощутить спокойствие, но это слишком опасно. Перелезть обратно целым, мне ни за что не успеть.
Бессмысленно потратив ещё два выстрела из оставшихся шести, я прячу пистолет в кобуру. Теперь он пригодится только, если я соберусь застрелиться.