Через год всходам уже ничто не страшно, растут очень быстро. Только дважды проходим культиватором да пропалываем пару раз. На третий год сеянцы уже готовы, можно селить их в лес.
У березы есть еще одно место «прописки»: лесополосы. Хотели и их посмотреть, однако смотреть оказалось нечего, хотя план посадки — 30 гектаров — ежегодно выполняется. Куда же они деваются?
В совхозе «Каракульский», например, в прошлом году директор хозяйства И. А. Вильгаук приказал школьникам (!) выдернуть из земли сеянцы новой полосы, поскольку ему не понравилось место, где их посадили. Полосу могут «случайно» перепахать, протащить по ней волоком копну соломы или прогнать скот. Возможны и другие варианты, но основа у них одна — бесхозяйственность.
Примерно такая же картина и в других районах. Когда-то в хозяйствах области ежегодно высаживали до тысячи гектаров лесополос, сейчас скатились до 240, да и те большей частью не дорастают до зрелого возраста.
А происходит все это потому, что на селе с некоторых пор бытует мнение о бесполезности полезащитных насаждений. Кое-где даже о вреде поговаривают: земля, дескать, из-за лесополос весной неравномерно «созревает», рассадниками сорняков их называют. Живучесть этих взглядов может показаться странной, ведь польза лесных полос для повышения плодородия земли давно и неопровержимо доказана. Однако ничего удивительного тут нет. Они освобождают тех, кто им следует, от многих дополнительных забот. Кто же тут будет спорить?
Что касается березы, то у нее из-за этого уменьшилась «жилплощадь». Для леса в целом вроде невелика потеря, а все равно жаль — поубавилось в полях красоты.
Лесоводы степного Октябрьского района жалуются: негде высаживать новые леса.
— Самое трудное, — говорит директор лесхоза, — осенью искать площади для посадок.
Странно: в районе, где леса занимают всего шесть процентов площади, не найти места березовому полю. Но — приходится еще раз повторить — лес полю не конкурент, а помощник. Однако эта истина — для тех, кто живет не одним сегодняшним днем.
Это тем более странно, что лесоводы района умеют то, в чем сама природа не очень преуспела: вырастить березу не на старом корне, а дать жизнь новому семени на новом месте.
ФОТОКОМПОЗИЦИЯ СЕРГЕЯ НОВИКОВА
ДОРОГА К ДОМУ
Степь молода. Моложе, например, леса. Ковыль, шалфей, таволга, растущие в степи, явились на свет много позже, чем обитающие в лесу папоротник, плаун или хвощ.
Степь моложе леса, но лесов у нас еще много, а степей нет. Есть поля. Есть агроландшафт. А степей нет.
Спросите себя, как появилась степь. Известно, как, рассудите вы, были леса, их вывели, а на том месте возникла степь. Такая привычная логика наводит нас на печаль: с годами, мол, лесов все меньше, а степей, соответственно, все больше.
Не так возникла степь. Не на месте лесов, а на своем месте.
Взглянем на карту. По экватору степей нигде нет. Гораздо южнее от него, на юге Австралии, на юге Африки, на юго-востоке Южной Америки — несколько «клочков» степи. На север от экватора, в самом центре Северной Америки, — прерии, заметное пятно на карте. А самый обширный степной массив расположен в центре Евразии. От Венгрии до Забайкалья растянулся он на 7 500 километров. И мы находимся как раз посередине этого степного пространства.
Знающие люди говорят, что степи появились на месте древних морей. Что соли степей, кое-где выступающие на поверхность земли, — это соли тех морей. Может быть. Но в наше время степи находятся далеко от морей и океанов.
Степь — это сушь. Это низкие травы и глубокие корни. Кто-то сказал, что степь — это лес кверху ногами. Потому что у степных растений корни в несколько раз мощнее стеблей.
Травы приспособились к засухе. И не только к ней. Степь — это жаркое лето и суровая зима. Это короткое лето и долгая зима. Сибирский антициклон всю зиму устойчиво стоит над белой степью. К весне он слабеет, и тогда в глубь континента устремляются ветры далекой Атлантики. Весной у нас в степи всегда ветрено.