Ключи слабеют. Сократилась ли площадь питания (вон какую территорию город покрыл асфальтом) или изменилось еще что-то, неизвестно, но если так пойдет и дальше…
Я вспомнил, что недавно был жив еще один родничок — у стадиона «Центральный». Наверное, его уже нет.
Все-таки пошел на стадион. От северной трибуны спустился с пригорка — где-то тут должен быть ключик… Сухо. Перешел покрытый асфальтом тротуар (или дорогу?) — вода. Она течет из трубы под асфальтом. Родник придавили полотном дороги.
Ручеек протянулся на несколько метров — и опять сухо. Иду, однако, дальше. За оградой, за дорогой на мельзавод — лужа с зелеными клочьями водорослей. Островок осоки, несколько стеблей камыша, даже ряска. Вода вроде стоит. Но еще дальше по склону, прячась от глаз людских, под листьями мать-и-мачехи, течет чистый ручеек. Он пересекает торный объезд и вновь исчезает в куче мусора.
Как мы ни глушим родники, они еще живы.
Через три дня позвонила Харитонович:
— Я советовалась с архитектором Людмилой Ивановной Штакан, она сказала, что можно спроектировать все, что угодно, были бы средства. Значит, надо найти предприятие, которое согласилось бы финансировать работу. Будем искать. Дело, конечно, непростое. Потребуется решение горисполкома. Но начинать придется нам.
Вот именно. А кому же еще?
Пройдет еще несколько лет — и клуб «Миасс» благоустроит первый родник, что у дороги на мельзавод, в то же лето управление благоустройства приведет в порядок третий родник у поселка Каменные карьеры. Кто-то побеспокоился и о четвертом роднике, что на русле речки Чикинки, а кто — неизвестно…
Еще к двум родникам спасители пока не нашли дорогу.
Сережа Кузьмин срезал ветку тополя, опустил ее в бутылку из-под молока, налил воды в бутылку и поставил ее на телевизор. Скоро почки распустились, выросли зеленые клейкие листья.
— Он даст корешки, и я посажу его под окном, — сказал мне Сережа, когда я приехал к нему домой.
Сказал и раздвинул занавеску, открывая залитое солнцем окно и «сад» на подоконнике. В зеленой кастрюле растет горох, тянет плети по ниткам вверх, к потолку. Он еще не цветет, но, похоже, скоро раскроет бледные лепестки. А в ящике огурцы на тонких стебельках держат по два лопоухих листочка.
Сережа натуралист-самоучка. Непонятно, откуда у него, выросшего в городе, среди заводов, эта жалость к зелени, но с уроков ботаники проснулось в нем желание смотреть на растущий стебелек и с тех пор он — уже восьмиклассник — намерен стать биологом и никем другим. Впрочем, может быть, именно городским детям и знать цену зелени.
Привело меня к Сереже письмо. Оно было о яблонях.
«Решил обратиться к вам за советом, — писал Сережа в редакцию. — Около завода, что в нашем Ленинском районе, есть заброшенный сад. За яблонями никто не ухаживает, и они дичают. Сад ничей. Я предлагал мальчикам из нашего класса ухаживать за яблонями, но они не хотят. А мне одному ничего не сделать.
Неужели ни у кого не болит сердце за эти деревья? Нельзя допустить, чтобы яблони погибли».
Откровенно говоря, когда я прочел Сережино письмо, сразу подумал: «Ну вот, детский лепет, голос наивного мальчика. Сердобольные призывы беречь зеленые насаждения у всех в зубах навязли, стоит ли еще раз нудить о том же? Пожалуй, лучше отправить письмо по инстанциям, пусть разбираются и отвечают мальчику как могут».
Но я никуда письмо не отправил. Что-то в нем не позволило мне это сделать. Не так часто городские мальчики пишут о яблоневых садах. И я поехал к Сереже.
— Ну, пошли смотреть твой сад, — предложил я ему.
Мы вышли во двор.
— Вот посмотрите, тополя, — обратил мое внимание Сережа.
Я посмотрел: ветки тополей обрублены. Каре стволов во дворе. Столбы и стволы.
— Зачем спиливают ветки, не понимаю? — спросил Сережа. Я пожал плечами. Я не понимал тоже.
Сережа живет на улице Новороссийской, в поселке завода металлоконструкций. А сад — дальше, до него еще две остановки трамваем. Мы сели в трамвай.
— Смотрите, — опять сказал Сережа, когда мы проехали мимо трубного института.
И я опять увидел обрубленные стволы кленов и тополей. Вдоль домов, сквера, стадиона, пожарного депо, бани — столбы и стволы.
Сад мы увидели за бетонно-стеклянным зданием заводоуправления. Таял снег, обнажая гривы прошлогодней травы. Мы ходили от яблони к яблоне, осматривали раскидистые ветки. Их было несколько десятков — старых яблонь с потрескавшейся корой. Конечно, весной они еще цветут, а потом обильно обсыпают себя яблочками, которыми лакомятся мальчишки, но свой век они уже отжили, а второго не дано.