А напротив Найла, чуть правее, сидела Дона, которая не сводила с него глаз. Это немое обожание льстило юноше, но не вызывало ответного чувства. С таким же успехом он мог бы принимать преклонение своей сестренки Руны. Скажи ему кто, что Дона очарована им так же, как он сам Мерлью. Найл смутился бы, но все равно остался б равнодушен.
Время шло незаметно. Наступил момент, когда появившийся откуда-то из глубины зала мальчик, приблизившись к Каззаку, что-то прошептал ему на ухо. Венценосец встал, воздел руку, требуя тишины (совершенно излишне: все смолкли еще тогда, когда он поднимался), и громко напомнил, что пастухам пора выводить к озеру муравьев. Из-за стола поднялись шестеро молодых мужчин и дружно двинулись к выходу. У двери они ненадолго задержались, чтобы отвесить поклон владыке.
Похоже, это был сигнал к окончанию пиршества. Ушла Мерлью, и с ее уходом у Найла пропал интерес ко всему, что происходит в зале. Каззак жестом подозвав к себе Ингельд, похлопал по сиденью рядом с собой. Женщина с покорным видом присела. Люди один за другим начали исчезать из зала, не забывая при выходе кланяться Каззаку, однако все его внимание было поглощено Ингельд. Найл поинтересовался у Хамны:
– Слушай, а как вы различаете, какое сейчас время суток? Ведь вы безвылазно сидите под землей.
– У нас есть часы.
– Часы? Это что такое?
– Ведро с водой, а в днище малюсенькая дырочка. Пока вся вода вытечет, проходит ровно полдня.
Тут Найл понял, для чего, оказывается, в доме у Доны к потолку подвешено ведро, из которого безостановочно, капля за каплей сочится вода, падая в другое ведро, снизу.
Он в очередной раз восхитился смекалистостью жителей Диры и пожалел, что сам не из их числа.
– Ты как, устал? – осведомился Хамна.
– Не особо, спать вообще не хочу.
– Как насчет того, чтоб прогуляться наружу вместе с пастухами?
– А можно?
– Надо спроситься у Каззака. Без его разрешения далеко не уйдешь. Юноша, подойдя к владыке, с почтительностью склонился перед ним. Венценосец лишь раздраженно покосился, кивнул и нетерпеливо махнул рукой: мол, ступай куда хочешь. Хамна возвратился с довольным видом:
– Пойдем, пока он не передумал.
Наружу выбрались через проход где-то на самых задворках. Хамна сказал стоящим возле лаза караульным, что у них есть разрешение на выход, получил два небольших деревянных кружка и сунул их в небольшую кожаную сумку, притороченную к поясу:
– Если потеряем, считай, обратно не попадем.
– К чему такие строгости? – удивился Найл.
– Для безопасности. Входить и выходить без разрешения может только один владыка. Видал, сколько нас здесь в убежище? Вдруг кто-нибудь пойдет прогуляться наружу без спроса, а тут – паучий дозор? Это же всем крышка! Вот почему все так строго.
– А тебе зачем подчиняться?
– Как же иначе!
– Ты же сын Каззака!
– Все мы тут его сыновья, – ответил юноша. Ясная звездная ночь была на исходе, восточная часть небосклона уже засветлела. Со стороны озера тянуло зыбкой прохладой. Удивительно приятно было вновь чувствовать на коже упругое дуновение ветерка.
Впереди шагал пастух, следом семенило с полдюжины муравьев. Хамна, нагнав пастуха, разговорился с ним об афидах, у которых в нынешнем году особенно высокие надои.
А Найл задумался о красотке Мерлью, о сказаниях и песнях, которые довелось услышать. От всего этого душа наводнялась трепетным, щемящим чувством. По мере того как небо постепенно светлело, а по озеру побежали первые блики, юноша пытался вообразить, как выглядел бы мир, не виси над ним зловещая угроза пауков; мир, где люди, не таясь, живут на земной поверхности, идут куда хотят. Когда пастух свернул с извилистой тропы в окаймляющий ручей кустарник, Найл спросил у нового знакомого: