Среди растений преобладали толстые ползучие побеги с широкими глянцевитыми листьями в зеленую и желтую крапинку, среди цветов – алые, раструбами, чаши. Тут и там среди этой массы проглядывали пальмы, такие как в Дельте. Зрелище впечатляло странной экстравагантностью – все равно что занавес, размалеванный шутом.
Когда подошли ближе, стало ясно, что запах здесь соответствует прекрасному виду: благоухание жимолости, сирени, роз, можжевельника и гиацинтов сливалось с приятным запахом, напоминающим свежескошенное сено. Последний раз таким многообразием веяло в Дельте. Найл вспомнил, и стало как-то неуютно. Но когда Сидония двинулась среди кустов, с видимым упоением погружая лицо в чаши цветов, Найл тоже не удержался и нашел аромат изумительным.
– Ты здесь раньше когда-нибудь бывала? – спросил он у Сидонии.
– Да.
Ему показалось, что она скользнула робким взглядом по Дравигу.
– И здесь всегда вот так?
– Да, наверное, – сказала она неуверенно.
– Тогда почему сюда так редко ходят? Вон какая красота.
– Потому что… – она глубоко вдохнула из алой чаши, – потому что когда слишком много удовольствия, то нехорошо.
Под удивленным взглядом Найла женщина вспыхнула. И можно понять почему: служительница ведь, дисциплина и самоконтроль – предмет гордости. А от таких запахов возникает трепетное, томное желание расслабиться, уступить… Да, такой настрой был бы явно не по нраву паукам.
Изучал растения и Симеон, но только отстраненным взором ботаника.
– Почему они, интересно, растут вот так, среди зимы? – спросил Найл. – Их что, солнце заставляет думать, что это весна?
Симеон недоуменно развел руками.
– Уж и не знаю. В первый раз с таким сталкиваюсь.
– Даже в Дельте?
– С Дельтой не путай. Там почти у каждого из растений красота служит коварной приманкой.
– А ты уверен, что у этих – нет?
– О, конечно же нет, – сказала Сидония; голос кроткий, мечтательный, сама лелеюще поглаживает алую чашу, как какого-нибудь ручного зверька. – Какая же это приманка?
Найл перевернул медальон на шее – внимание сфокусировалось как под увеличительным стеклом – и тут же убедился, что она права. Было что-то трогательно невинное и кроткое в многообразии этих запахов. Интуиция подсказывала, что опасаться нечего.
– Ты когда-нибудь видел, чтобы растения цвели среди зимы?
– Чтобы так – нет. – Симеон изучал один из толстых глянцевитых листьев. – Ты видишь, листья вечнозеленые. – Он пощупал лепесток оранжевого цветка, похожего на любопытной окраски розу. Найл сделал то же самое: упругий, мясистый. – Такой, похоже, устоит и против ветра.
Найл повернулся к Дравигу.
– Ты знаешь что-нибудь об этих цветах?
– Мои сородичи равнодушны к подобным вещам.
Чувствовалось, что паучище слегка подтрунивает; Найл уже не раз замечал за Дравигом эдакое чопорное чувство юмора.
– Но ведь не случайно же эти цветы понасадили здесь среди зданий? – спросил Симеон.
Найл почему-то подумал о том же самом. Вблизи здания смотрелись так, будто построены для детской площадки; яркие цвета и затейливые узоры вызывали то же любопытное, светлое чувство.
– Может, здесь была детская индустриальной зоны.
– Индустриальной зоны? Это она и есть?
– Если верить карте.
Симеон медленно кивнул.
– Тогда понятно. В былые времена так и строили. У работников, когда вокруг все блеклое и унылое, развивалась депрессия. А стоило все вокруг разнообразить – и работалось усерднее. У меня дед читал об этом в книгах по истории.
– Да, но чтобы цветы цвели зимой…
– Действительно. – Симеон сладко вдохнул из крупного золотистого цветка, напоминающего диковинных размеров львиный зев. – Не спорю, все это странно.
– Может, эти растения принесли из Дельты? – предположила Сидония.
– Тогда еще и Дельты не было, – пояснил Найл.
– Дельты?
Было видно, что об истории Сидония не имеет представления.
В кустах шуршал легкий ветерок, перемешивающий запахи так, что сладость казалась поистине нестерпимой; перед глазами начинало плыть, хотелось лечь прямо на мокрую траву и закрыть глаза. Сделав над собой усилие, Найл перевернул медальон. Сонливости как не бывало, вместо нее – обостренная четкость, кажущаяся в сравнении какой-то даже жесткой. Исчезла и бездумная радость, сменившись деловой сосредоточенностью, желанием действовать.
– Скоро начнет темнеть. Пора двигаться.
Симеон с неохотой отвернулся от цветов. А Сидония развернула плечи, тряхнула увесистым бюстом и двинулась следом решительной, целеустремленной походкой.