Связь всех трех частей камня, их органичное единство хорошо передают суть строения вселенной и непрерывности развития от рождения до смерти. Сам же монумент — гимн предку, давшему жизнь потомкам, гимн оленю и солнцу — типичный памятник скотоводов, проводящих в степи под открытым небом всю жизнь. Понятно в этом свете такое явление, как отсутствие на стеле черт, передающих конкретные человеческие черты. Три косые линии вместо лица, серьги и ожерелье — этих элементов достаточно для трактовки образа предка. И естественно, что, чем древнее монумент, тем большее место и роль на нем отводится тотемному образу — оленю. Позднейшие стелы, сохраняющие лишь набор оружия, передают практически упрощенную схему, возможно утратившую былую значимость, хотя, конечно, отголоски древнего мифа еще многие века сохраняются в народном сознании и фольклоре как элементы героического эпоса. Сохраняются также пережитки и образы «звериного стиля» — типичного стиля в искусстве степных кочевников, распространившегося в начале I тысячелетия до н.э. на столь широкой территории степных пространств Европы и Азии.
Итак, в конце II — начале I тысячелетия до н.э. на территории Монголии сложилось два больших этнокультурных региона. Для племен Восточной Монголии, унаследовавших черты предшествующих культур, были характерны «плиточные могилы», изображенные на скалах охрой «оградки», танцующие человечки и парящие птицы. В ту же эпоху на западе страны преобладало европеоидное население с очень небольшой примесью монголоидности. Их культуру отличали каменные курганы — керексуры, огромные жертвенники в виде прямоугольных выкладок из камней и оленные камни, также связанные с жертвенными местами, Здесь же, на территории Западной Монголии, получил распространение «звериный стиль».
Вполне вероятно, что палеоевропеоиды энеолитической эпохи (т.е. афанасьевского времени), предшествовавшие населению карасукского времени, были связаны этногенетически с культурами ранних кочевников. Действительно, наследовавшие «афанасьевцам» европеоиды карасукского времени оставили художественно оформленные бронзовые ножи и кинжалы, а также изображения колесниц и животных, выполненные в «декоративном стиле». Потомкам же «карасукцев», жившим в следующую эпоху на той же территории, принадлежат оленные камни и совершенные изделия «звериного стиля».
Глава VI. Петроглифы хуннского времени
Наиболее интересные наскальные изображения, отнесенные нами к хуннскому времени, обнаружены на западе и юго-западе страны, преимущественно в горах Монгольского и Гобийского Алтая.
Обряд погребения изображен в ущелье Цагаан-гол, недалеко от скалы с карасукскими колесницами. Вся поверхность особняком лежащего большого камня покрыта высеченными на ней изображениями, более светлыми по цвету патины, чем колесницы. Шесть попарно запряженных лошадей тянут ладью с покойником. Вход в загробный мир охраняют стражники с копьями; на головах у них большие шапки с перьями, на ногах — мягкие сапоги, а халаты подпоясаны широким кушаком. Человек с двумя бубнами поднял вверх руки. Коней (один из них, возможно, замаскирован под оленя, что заставляет вспомнить изображения эпохи бронзы) ведут на заклание. Рядом с этой сценой высечены змеи и тамги, аналогичные знакам, уже встреченным на хуннских сосудах и черепице.
Итак, перед нами миф о путешествии в загробное царство со всеми подобающими этому ритуалу атрибутами: лодкой, конями, шаманами, змеями, охраняющими вход в иной мир и олицетворяющими контакт живых с мертвыми, с духами и предками. Идея отплытия в страну мертвых, границей которой является река, была широко распространена от Египта до Скандинавии (где умерший «плыл» на лодке вслед за заходящим солнцем в мир предков) и Белого моря. Траурные лодки, плывущие в страну предков, изображены и на скалах вдоль берегов Енисея, Томи, Лены. На Алтае культ предков, очевидно, был связан с образом оленя, на Томи — лося.
В Монголии подобный сюжет встречен впервые, но датировка его облегчается сравнением отдельных стилистических приемов с уже датированными аналогами. О хуннском возрасте этого сюжета свидетельствуют фигуры лошадей с подстриженными гривами и большими хвостами, а также изображения кафтанов с кушаками, аналогичные изображениям на гравировках таштыкского времени из Южной Сибири [Грязнов, 1971, рис. 3-6]. Лошади чисто стилистически напоминают коней на рельефах и скульптурах ханьского Китая [Archäologische Funde, 1974]. (110/111)
Другой сюжет хуннского времени — два парадных экипажа — высечен в ущелье Яманы-ус, на той самой горе Ханын-хад, на которой обнаружены и колесницы бронзового века, и олени скифского времени, и древнетюркские надписи [Дорж, Новгородова, 1975, табл. VI, 6, 7]. Различие между рисунками разных эпох в данном случае разительное. Парадные экипажи Яманы-уса в отличие от колесниц эпохи бронзы показаны в профиль. В одну «карету» впряжены три лошади, в другую — одна. Спереди и сзади экипажи эскортируют вооруженные всадники с колчанами и стрелами. Кареты украшены балдахинами, под которыми показаны (весьма схематично) фигурки сидящего человека. Один балдахин имеет форму прямоугольника, другой — овальную, оба укреплены на высоких четырех дугах и имеют по краю бордюр из четырех треугольных фестонов. Впервые в петроглифах Монголии передана трехмерность пространства [Волков, 1972, с. 80]: лошади нижнего экипажа, показанные в профиль, изображены так, что видна передняя лошадь, а за нею лишь спины и головы второй и третьей. Люди, едущие верхом, проработаны довольно тщательно, чем они существенно отличаются от схематических фигурок возниц на более древних рисунках.