Кадисса хотела плюнуть ему в лицо, но от крика в горле пересохло. Тяжело дыша, она оскалилась и добела сжала кулаки, в ожидании ещё одного ожога.
— Этот вопрос я задам тебе в следующий раз. Хорошенько подумай над ответом, пока сидишь в своей уютной камере.
***
На следующий утро пытали второго пленника. Мужчина судя по голосу молодой. Вопил, завывая, да так, что бросало в пот. Толстые как канаты и привычные к лишениям струны души разведчицы находились на грани, чтобы не лопнуть. Впрочем, как и ушные перепонки. В темнице не обязательно сидеть рядом с пыточной, чтобы слышать крики.
Когда истязание закончилось разведчица, обмякшая и безучастная, сидела в углу клетки. Глаз с трудом фокусировался на чём-то, кроме блёклого пятна света на полу коридора. Наступила долгожданная тишина, но и в ней спасения не нашлось. Звук падающих с потолка капель бил по голове больнее здорового отцовского молота.
Кадисса положила голову на рубашку над дырой и открыв рот, поймала на язык пару капель. Еды картавый смотритель так и не принёс, зато воды в избытке. Главное не давать себе уснуть в таком положении, иначе захлебнёшься.
Глубоко вдохнув, игнийка учуяла запах мяса. Рядом с камерой прошёл коротышка, а за ним трусил картавый, держа перед собой миску с едой.
— Тут поставить? — спросил он.
— Ага, — громко сказал коротышка. — Это награда за правильный ответ на мой последний вопрос. Навести их к вечеру, глядишь, вспомнят что-нибудь.
— Да, да! Ох, Вегса, как же я сам до такого не додумался!
Коротышка ушёл. Картавый, замешкавшись, потоптался возле клетки Кадиссы. Заметив, что та исподлобья смотрит на него, прошептал:
— Булочка моя гумяная, хочешь я тебе сухую тгяпку дам, а?
Та молча встала и медленно приковыляла к двери.
— Большу-ую ветошь подарю, заткнёшь дыгку надолго! Выспишься!
— Еды лучше дай, гной бесхребетный.
— Нельзя! Стагший пговегит. Тагелка должна остаться нетгонутой!
— Карс шаррах… — процедила игнийка и отошла к дальней стене камеры. — Тогда расскажи кто там? Кто второй?
— Аа-а, этот. Пёс смегдячий.
— В каком смысле пёс?!
— Не знаю. Стганный он. Скулит, гычит, да воет, что твоя собака!
— Хм…
— Слушай, булочка, помоги мне, а. Я могу пгинести только ветошь, но она ведь так тебе нужна?
Кадисса молчала три вдоха. За это время в её голове пронеслась только одна мысль: «Если капли сведут с ума, помочь клану уже не удастся».
Не сдержалась:
— Агрх! Поглоти тебя пустыня! Дай сюда тряпку и говори уже!
— Мне, хо-хэ, нгавится одна из ваших! Такая непгиступная и гогячая! Подсоби, а? Научи, как признаться в любви неземной на этом вашем, игнийском?
Уголок рта Кадиссы еле заметно дёрнулся.
— Подойди к ней сзади, обними за бёдра и скажи: «Карс радош, грей. Пу эрр харрош, шаррах игни».
— Кагс гадош г-гей, пу эгг хаг-гош, шаг-гах игни… А что-нибудь полегче есть? Я только «игни» могу.
— Не волнуйся, у тебя всё получится. Возможно, она разомлеет уже на первой фразе. Если посмотрит на тебя странно, то «Замуи чарракш, грей», точно её успокоит.
— Понял! Подойти, обнять, сказать. Спасибо, булочка!
— На случай если вы с ней в ближайшие несколько дней будете придаваться любви — оставь-ка мне ещё ветоши.
— О-ох-хо-хэ! Дегжи-дегжи, сладкая!
Кадисса решила приберечь ветошь до вечера, когда в полной темноте сможет забыться сладким сном. Представляла, как зактнёт дыру, а может просто замотает уши и наконец-то выспится.
Трижды-вулканья ярость, как же они раздражают! Ожоги болели, но уже гораздо слабее, а пытка каплями порождала пугающие мысли. К счастью, кинжал забрали.
Но сейчас из головы не выходи́ла ещё одна мысль: «Сколько же граней?»
Разведчица снова легла, подставив рот под капающую воду, и представила обычный гем. Сколько в нём граней? Может ли он быть непохожим на обычный? Или, если представить на мгновенье, не имеет граней вовсе?
Раздумья перебил странный гул:
— За что ты с ним так?
Кадисса почувствовала вибрации голоса затылком. Второй узник, кажется, говорил в отхожую дыру. Она развернулась, легла на живот, убрала мокрую рубашку и, поморщившись от запаха, сказала:
— Ты знаешь игнийский?
— Это мой родной язык.
— Нед? Это ты?!
— Нет.
— Искол?! — с осторожностью спросила разведчица.
— И это имя я слышал на допросе. Тоже мимо.
— Извини, думала, мы знакомы.
— Хех, девушки, кх-кх, — усмехнулся некто на другом конце стока и закашлялся. — Но сейчас ты хотя бы не удивляешься, что мы не на ставке клана. Как твой глаз?
Кадисса замолкла на вдох. По телу тёплой волной пробежали мурашки и она, глубоко вздохнув, уткнулась лбом в пол.
— Гаррек?! Это ты? Ты пришёл за мной?! — она смахнула влагу с глаза и улыбнулась впервые за столько дней. Нет, это не слёзы, просто брызги попали.
— Пришёл? Это вряд ли. Меня привели, хе-хе. Даже принесли!
— Слава Замуи, ты жив!
— Да уж… А ведь я был на волоске.
— Я хочу знать всё, — выпалила Кадисса.
И Гаррек рассказал.
О том, что в попытках спасти Кадиссу, там, в горах, забыл о себе. Смягчить падение он сумел, но лишь у самой земли. Да и падать на острые камни — то ещё удовольствие. Жители деревни, что расположилась под пиком Гира, быстро раскопали завалы и оказали бездыханному летуну помощь. Сказать им спасибо Гаррек так и не успел.
Грохот привлёк внимание специального отряда короля по сбору податей. Они нашли деревню, хотя раньше не знали о её существовании. Вероятнее всего, землетрясение расчистило старый заваленный проход к поселению. Как жили бедолаги, не выходя оттуда годами, — загадка, но что загадкой не было, так это отсутствие у них самоцветов.
Солдатня вломилась в дом к старейшине с требованием что-то заплатить.
— Они, одетые в какие-то странные ржавые доспехи поверх грязных рубах, кричали: «Именем короля!», но вели себя как деревенщины. Грозились казнить старейшину и обложить каждого неподъёмной податью. Какое-то безумие. Я, еле живой, вывалился из спальни комнаты на крики и увидел этих уродов. Тут-то один из них и замахнулся на меня кулаком…
— И что?! — Кадисса прикрыла рот ладонью.
— Ну, что… Рефлексы, хе-хе. Упал он с распоротым горлом.
— Много их там было?
— Ещё четверо или пятеро. Я разбираться не стал. Лапы в лапы, или как там на вашем, и выскочил из дома. Хвост по ветру и бежать. Они, кажется, бросились за мной, но догнать не смогли.
— А как же жители деревни?
— Не знаю… Я был не в себе и, кажется, здорово их подставил…
— Ох, Вулкан… Надеюсь, они ещё живы.
— Прости, я не думал о них… Бежал, пока не учуял твой запах. По пути нашёл глазную повязку, которую сам же завязывал и понял, что ты оставила мне знак! Дальше шёл по следу… У водопада нашёл ещё тряпки, — Гаррек поколебался, но добавил: — Спасибо.
Кадисса прикусила губу.
— Нет такого слова в игнийском. Всё это — простое везение, если гниение в королевской темнице можно так назвать.
Собеседник лишь грустно хмыкнул. Кадисса спросила:
— Ты искал меня по запаху? Что это значит?
— Не успел сказать раньше. Я… не совсем человек.
— У тебя от пыток помутнел рассудок.
— Да брось, на мне всё заживает, как на волке.
— Что ты несёшь?! — рыкнула игнийка. — Что значит «не совсем человек»?
— Ну… энергия течёт в моих венах так же, как и в животных. Благодаря этому, я могу становиться волком. Отчасти…
— Но я же… Мы же с тобой, ну… — выдохнула Кадисса, не найдя слов.
— Я ведь не без причины завязал тебе оба глаза! — оправдывался Гаррек. — Боялся, что ты меня нашинкуешь, как только увидишь клыки. Кинжал говорил сам за себя.
— Бред какой-то. Ты — зверь?! В тебе есть самоцветы?! Такого не бывает.
— Не совсем зверь и не совсем человек. Во льдах Ильфтонга живут люди, кто к зрелости превращаются в зверей. Но таких, как я, кто умеет это контролировать, не встречал. Мать говорила, что у меня есть сестра, но её пока найти не удалось. Искал отца на заснеженных землях Ильфтонга, но нашёл лишь могилу.