— А твоя одежда? Тоже?
Ася засмеялась, и не думая выскальзывать из кольца моих рук. Так же, как и я, она держалась на плаву с помощью ног, и иногда наши колени сталкивались, и мне нравилось это. Очень. Девушка что-то почувствовала, прижалась и поцеловала меня. Я замер, позабыв, что мы в воде, и следующая волна накрыла нас с головой. Вынырнув, Ася смешно откашлялась и, оттолкнувшись руками от моих плеч, поплыла к берегу.
Я не спеша плыл, думая о том, как мне быть. Ася уже вышла из воды и теперь издевалась надо мной. Нет, она ничего не сделала, просто рубашка облепила её тело так, что ни один изгиб не остался невидимым. И мне было больно на неё смотреть. Пришло время и мне выйти из моря, надеясь, что Асе не повернётся в самый неподходящий момент. Она прыгала на одной ноге, наклонив голову, и пыталась вытрясти попавшую в ухо воду. Я плдбежал, схватил штаны, и, уже разгибаясь, поймал её заинтересованный взгляд.
— Отвернись, прошу! — мне вдруг стало стыдно.
— Не хочу, мне нравится то, что я вижу.
— Нахалка!
— Сам нахал. Ходишь тут голый, девушку смущаешь.
Ну вот, что делать в такой ситуации! Повернуться спиной и начать одеваться? Или прикрыться штанами спереди и терпеливо сносить насмешки. Я закатил глаза и покачал головой. Но Ася нашла своё решение безвыходной, с моей точки зрения, ситуации. Незаметно подкралась и положила холодные ладошки мне на грудь. Я вздрогнул, и она, почувствовав это, замерла, не отпуская мой взгляд, и потом медленно провела руками вверх, к плечам. Затем, опустившись почти до кистей рук, вернула ладони на грудь, рождая дрожь внутри меня. Сердце стучало, как сумасшедшее, когда она прикрыла глаза и улыбнулась, слегка изогнув сомкнутые губы. Я попал в её власть — полностью и бесповоротно — от этой улыбки.
Мне вдруг захотелось прикоснуться к её губам. Я освободил одну руку, откинул две синие косички с высокого лба, провел по тонкой ниточке брови над левым глазом, по щеке, поражаясь нежному теплу её смуглой кожи, и указательным пальцем дотронулся до верхней губы. Ася приоткрыла рот и неожиданно лизнула кончиком языка подушечку моего пальца, и я словно проснулся от трехсотлетнего сна.
Поймав мою руку, она прижала её к обтянутой тонкой мокрой тканью груди, твердая горошина соска доверчиво уткнулась в мою ладонь. Больше я не мог терпеть. Попытался обнять Асю, но она качнулась, нарушая шаткое равновесие, и потянула меня за собой на присыпанное песком одеяло. Падая, я успел повернуться так, чтобы она оказалась сверху. Мне показалось кощунственным придавить девушку своим телом. Она тихо засмеялась, приземляясь мне на грудь. Холодная ткань мешала — и отлетела в сторону. Мои руки ласкали, гладили, изучали тонкое девичье тело, напряжение в паху достигло предела, и Ася слегка приподнялась, впуская меня.
Нас бросало из стороны в сторону, как терпящую бедствие шхуну, и швырнуло на скалы, разбивая в щепки то, что совсем недавно казалось незыблемым. Но вот ветер стих, и на волнах качаются обломки.
— Тебе не тяжело?
Помотал головой, не в силах говорить, и сжал Асю, пытающуюся соскользнуть вбок.
— Я пить хочу, — закапризничала она через минуту.
— Не ты одна, я тоже, — прохрипел в ответ. Ей удалось встать на колени и протянуть руку к стоящей в изголовье корзине с едой. Ася достала бутылку с водой, вытащила пробку и стала шумно пить. Мне досталась бутылка вина, теплого от пребывания на солнце, и всего три глотка ударили мне в голову. Стоя на коленях за спиной девушки, я убрал косички, открывая подход к нежной коже плеча, и поцеловал возле уха. "Спасибо!" — не знаю, сказал ли я вслух, или подумал, но Ася услышала, повернулась, и наши губы опять встретились.
Через полчаса мы очнулись, когда тяжелые капли упали на разгоряченную кожу. Уже под ливнем забежали в море, потом, смеясь, вдвоем попытались натянуть на меня кожаные штаны, а на Асю мою рубашку — её валялась в песке, схватили остальные вещи и помчались в укрытие — под нависающую над пляжем скалу.
Летняя гроза расчертила небо молниями и унеслась на запад. Мы съели все, что Ася захватила, допили вино, и пришло время возвращаться назад.
Глава 21 Дела семейные
У меня ушло три дня на восстановление резерва, потраченного на лечение Рона. Драконов нашей семьи лечить сложно: наши человеческие тела — это живые накопители энергии. С момента первого обращения и приблизительно до тысячи лет — мы собираем силу, и чем старше будущий демиург, тем сложнее его лечить. Повреждения физического тела нарушают каналы, по которым циркулирует энергия, или, как многие считают, магия, затрудняя процесс выздоровления. Особенно сложно в случае повреждений позвоночника, и мне пришлось выложиться полностью, восстанавливая разрушения, нанесенные телу моего сына арбалетным болтом. И это несмотря на то, что ему чуть больше пятидесяти лет — совсем молодой.
Я заживил все, что мог, решив не трогать спинной мозг, лучше, когда связи восстанавливаются постепенно. Теперь было бы неплохо обратить сына в дракона — в этом облике распределение силы идет более правильно, если можно так сказать, и нет угрозы повторной травмы. В принципе, это не так сложно, очень похоже на первое обращение, когда я помогал сыну набрать необходимое количество магии. Тут есть одна тонкость — чем ближе по крови родственник молодого дракона, тем более усвояемой является его энергия. Так что попробовать стоит, но только через пару дней. Сын пока слишком слаб. В противном случае ему придется лежать неподвижно еще очень долго, не менее двух месяцев. Летать я ему не дам, и кормить Рона нужно будет чаще. Тут я первый раз за последние три дня улыбнулся, размечтавшись.
Поселим его на заднем дворе, возле конюшни. Я представил огромного серого дракона, высунувшего голову из грозящего развалиться сарая и послушно открывающего рот, в который Марфа с Линн по очереди бросают куски бараньей туши. Картинка была настолько яркой, что я тихо рассмеялся, и тут же испугался, что нечаянно разбудил спящую, тесно прижавшись ко мне, жену. Уже третью ночь мы спим по очереди на раскладушке в спальне сына. Первая ночь выдалась очень тяжелой — я все не мог заставить организм Рона принимать мою силу, он не реагировал, и я буквально вытаскивал сына из небытия, по каплям вливая магию в поврежденные ткани. Мне тогда стало по настоящему страшно, настолько близко к краю он находился. Но постепенно процесс пошел, и прямо на глазах затянулись раны, под конец, высосав из меня весь запас. Я срочно перенес Рона в его замок — здесь неподалеку находится естественный источник, и восстановление пошло быстрей.
Сын застонал, просыпаясь. Еще не успев встать, я напомнил ему:
— Лежи, лежи, тебе нельзя шевелиться. Рон, я серьезно, — добавил в ответ на его мутный от боли взгляд. — Сейчас помогу, только не двигайся, прошу тебя.
— Пить…
Линн подскочила первой, придерживая на груди мятый шелковый халат, и подбежала к нему, на ходу подхватывая стоящий на столике возле кровати фарфоровый чайник с водой, в которую она еще ночью добавила сок половинки лимона. Осторожно приподняв голову моего сына, Линн напоила его. Рон лежал на застеленных шерстяным одеялом досках, пышные перины комом валялись в углу спальни, туда же отравились и подушки. Только сложенная в несколько раз простыня лежала под головой.
— Как ты? — ласково спросила жена и поправила спутанные волосы Рона.
— Честно? Не очень.
Голос совсем слаб. Я подошел, проверяя, снимая боль и вливая еще немного силы. Лучше так, постепенно, не перегружая, а поддерживая. Пусть организм сам поработает. Отек еще не сошел, но воспаления нет. Стальные болты нанесли страшные повреждения — пробито легкое, сломано два ребра, сердце чудом не задето. Второй болт разбил позвонок, и осколки вонзились в спинной мозг. Мне пришлось повозиться, извлекая их оттуда. Но еще хорошо, что стрела не вошла глубже — тогда мы бы сегодня не разговаривали. Я погладил его руку — пальцы холодные — и накрыл сына еще одним одеялом: