- Но в таком случае твои солдаты обучаются и тренируются отдельно от их воинов. Как это сказывается на качестве подготовки?
Хален рассмеялся.
- Надо же, какие неженские вопросы приходят тебе в голову! Мысль верная. Эта проблема была решена еще моим дедом. Ты этого пока не знаешь, но скоро увидишь, что я провожу в Киаре очень мало времени. Моя обязанность как главнокомандующего - проведение по всей стране военных смотров и маневров, в которых принимают участие все полки. Царские и провинциальные солдаты постоянно соревнуются между собой. Конкуренция - это то, что держит их в тонусе. Да и наглые дикари не дают ребятам расслабляться.
- Вы о них говорите, как о животных...
- Они и есть животные. Сама подумай, за Фарадой их земли простираются почти на семьсот тсанов до самого океана. А с севера на юг они и вовсе бесконечны. И вся эта земля покрыта непроходимыми лесами! На этой территории можно было бы расположить две Ианты, а живут там сотни мелких племен, которые даже между собой не могут договориться. Те, что поближе к Фараде, еще более-менее цивилизованны, но они не желают вырубить лес, развести стада и кормиться трудом своих рук, как это делают в остальных странах. Они живут охотой и грабежом, переплывая реку и нападая на наши села. Мой дед пробовал пойти на них войной, но заблудился в лесах, увяз в болотах, а их маленькие лучники с вершин деревьев закидывали воинов стрелами... Царь отступился. Потом еще долгие годы они мстили нам. Тогда иантийцы еще брали их в плен и пытались использовать как рабов. Но без толку. Эти дикари не приспособлены ни к какой работе. С полей и заводов они сбегали обратно в лес, да еще успевали прирезать своих хозяев. А в городах они сразу спивались и умирали, либо же умирали просто так, от тоски по своим деревьям, заросшим лишайниками...
Перед взором Евгении вставали эти маленькие темнокожие люди, похожие на индейцев Амазонки или обитателей экваториальных африканских джунглей. Она как наяву видела их малоподвижные раскрашенные лица... Солнце, казалось, застыло в зените, светя прямо ей в лицо. Голова гудела. Она закрыла глаза, и вокруг поплыли разноцветные круги. Она натянула повод, чтобы повернуть Знаменосца к катящемуся позади фургону. В тот же момент в рядах следовавших за ними гвардейцев зазвучали взволнованные голоса, и один из всадников, зашатавшись, завалился на бок и сполз на землю, поддерживаемый товарищами.
Хален и Евгения одновременно повернули коней. Спешившись рядом со столпившимися офицерами, олуди опустилась на колени рядом с упавшим мужчиной. Его тошнило. Он стонал, прикрывая обеими руками живот.
- Начинаю жалеть, что не взяли с собой врача, - сказал Хален. - Где болит, Йени?
- Живот... С ночи болит. Думал, пройдет. Но, похоже, до Хадары я не доеду...
Евгения оторвала его руки, коснулась пальцами тела. Йени застонал. Она чувствовала, как от него исходят темные горячие волны боли.
- Жар, тошнота, боль внизу живота. Скорее всего аппендицит. Здесь нужен врач, который... который сделает разрез и уберет изнутри гной.
- Хирург, - подтвердил Хален и поднялся. Приказал офицерам: - Несите его в фургон. Придется двигаться быстрее.
В повозке девушки помогли уложить офицера на кучу одеял. Возница свистнул, фургон дернулся с места. Сидя в полутьме рядом с Йени, Евгения непроизвольно напрягала все мышцы, словно пытаясь этим защитить его от немилосердных толчков.
- Не доеду, госпожа, - прохрипел он. Его лицо посерело от боли.
- Тихо-тихо. Согни ноги. Давай я буду держать тебя за руку, вот так. Доедем. Скоро доедем.
Голова раскалывалась на части. Ей казалось, что над мужчиной висит черное облако его боли. Она даже повела рукой, пытаясь его развеять. Евгении хотелось остаться одной, не слышать мучающих ее стонов. Но фургон в кортеже был только один, а снова выйти на солнце она была не в состоянии. На какое-то время она словно бы провалилась в забытье, из которого ее вывел луч света. Отдернув ткань, служившую повозке задней стенкой, внутрь заглянул Хален. Евгения перевела взгляд на офицера. Оказалось, он давно уже молчит - спит, и его лицо постепенно приобретает нормальный цвет.
В Хадаре, в доме губернатора, ждал врач. Евгения пришла в себя и попросилась было присутствовать на операции, но Хален так на нее рявкнул, что она сразу сникла, покорно направилась в отведенную ей комнату.
- Ну что вы, дорогая, как же можно? Ведь это мужчина, да еще и военный. Кровь, пот, крики... О чем вы только думали? - ворковала Армина Хисарада, разливая по крохотным фарфоровым чашечкам чай. - Я прослышала, вы интересуетесь медициной. Это, конечно, прекрасно, - травы, листья, настои и мази... Да, я сама когда-то этим увлекалась. Но резать живое тело - это неженское дело. Попробуйте напиток, я сама заваривала. Очень ароматный, правда? Можете угадать, на каких травах настоян?
Евгения, одетая в роскошный ночной халат Армины, мелкими глотками пила чай, отдававший валерианой и мятой, и вяло улыбалась. К слову, ни настоящего чая, ни кофе в Ианте не было, но травяные настои и отвары пользовались большой популярностью. Хозяйка с чашкой в руке порхала по комнате, то поправляя тюль на окне, то чуть переставляя какую-нибудь статуэтку, коих множество стояло на комодах и столах. И каждое ее движение, казалось, придавало комнате еще больше очарования. Армина выглядела и чувствовала себя значительно моложе своих сорока лет и очень напоминала Евгении ее собственную мать. Ее покои были такими же, как она сама: маленькие светлые комнатки, наполненные сладким запахом духов и изящными безделушками. Младшая, двенадцатилетняя дочка Хисарадов уютно устроилась в кресле-качалке с вышиванием в руках. Армина похвасталась ее работой, и разговор плавно перетек к приятным темам: новой моде на пышные, перехваченные лентами у локтя рукава и кружевное нижнее белье. С удовлетворением убедившись, что юная царица в женских вопросах разбирается все же лучше, чем в грубых мужских болезнях, хозяйка продемонстрировала ей свои юбки и сорочки и, насладившись похвалами, откланялась. "Прелестная девушка, - думала она про Евгению. Впрочем, она вообще ни о ком не умела думать плохо. - Несколько взбалмошна, но это у нее по молодости. Все мы такими были", - она улыбнулась, вспомнив свои восемнадцать лет.
Хален собирался направиться из Хадары сначала в южный гарнизон, а потом доехать и до северного. Медлить было незачем; он хотел выехать уже завтрашним утром. Рашил отправлялся с ним, а его супруга со своей свитой должна была сопроводить в Киару царицу. В городе царь встретил Ханияра: как всегда в это время года, священник проводил здесь обряды, призывая милость земли и небес на сады и виноградники. Хален воспользовался встречей, чтобы посоветоваться: последняя выходка жены переполнила чашу его терпения, и он не знал, как вести себя дальше.
Ханияр, как всегда, молча выслушал его и еще некоторое время молчал, оглаживая бороду длинными пальцами, многие годы не знавшими никакой тяжелой работы.
- Что ж, думаю, не пристало царю учить жену, - сказал он наконец. - Предания говорят нам, что олуди редко ошибаются в своих поступках. Они чуют ветер за пять тсанов - так называли это наши предки. А еще они говорили, что олуди не ходят старыми путями. Евгения, скорее всего, сама не понимает, что толкает ее на столь необычные действия. Но она следует за своей душой, а душа олуди видит свет на сто лет вперед. По крайней мере, так написано в книгах. Я понимаю, что тебя смущает. Наши женщины не отличаются физической активностью. Однако не потому ли, что мы, мужчины, ради собственного удобства убедили их в том, что это неправильно и некрасиво? Я читал, что в древности немало было славных жен, которые правили своими землями твердой рукой и не боялись давать советы мужчинам. К тому же твоя жена учится не только сражаться на мечах, но и лечить людей. Она не боится крови, ее рука тверда - чем же ты недоволен? Кто знает, что несет нам будущее? Олуди не зря пришла именно в этот год. В нужный момент она даст нам помощь, в чем бы та ни заключалась. Поэтому не перечь ей. Я вижу, что Евгения любит тебя. Не заставляй ее сомневаться в тебе.
Хален молча кивнул. Они беседовали в чудесном саду Армины. Пройдя под яблонями, опустившими к земле кудрявые ветви, царь вышел во двор. Прислушавшись, он уловил за распахнутыми дверями дома нежный перебор струн. В зале слуги убирали со столов остатки ужина, и Пеликен, примостившись на трехногом табурете, наигрывал на лютне невнятную мелодию. Он не дежурил сегодня и потому был без мундира. Его белые шаровары и распахнутая безрукавка, казалось, светились в темноте.