– И насколько я понимаю, у него была машина?
– Да. Красная.
– А вы не можете вспомнить марку? Или год выпуска?.. – Еще не успев договорить, Фетр поняла, что с таким же успехом могла попросить миссис Глисон вспомнить точное значение числа «пи».
– Простите… Но, по-моему, она была несколько потрепанной. Мистер Уильям…
Но Сорвин вдруг понял, что ему совершенно наплевать, о каком мистере Уильяме идет речь – двуногом или четверолапом.
– А он не говорил о том, что раньше работал в поместье? Около восьми лет тому назад.
Миссис Глисон покачала головой.
Сорвин попробовал зайти с другой стороны:
– Может, он рассказывал, откуда приехал?
– Говорил, что с севера, – смущенно ответила она, словно извиняясь за то, что ей не удалось оправдать высокого звания любопытной сплетницы.
Сорвин, чувствуя себя потерявшимся в бесконечных тупиках разговора, пытался нащупать какой-нибудь продуктивный ход.
– Значит, каждое утро он уезжал. А когда возвращался?
– В шесть часов. У меня всегда к шести часам готов чай. Я неизменно предупреждаю своих постояльцев о том, что если они едят по вечерам, то это должно происходить не позже шести вечера. Я ложусь в девять, а от поздних трапез у меня начинается несварение…
– И он каждый день возвращался в шесть вечера?
– Да. Кроме разве что одного случая…
На мгновение Сорвину показалось, что она сейчас расплачется, но миссис Глисон, проявив огромное мужество, сдержала слезы.
– А после ужина он куда-нибудь уходил? – продолжил Сорвин.
– Обычно да.
– Вы не знаете куда?
– Наверное, в паб. Мистер Уильям обычно тоже так делал. Я не возражала – ведь надо же было ему чем-нибудь заняться. Лучше, чем весь вечер сидеть перед телевизором.
На этот раз Фетр готова была поклясться, что речь идет о муже, но, поскольку это не имело отношения к их расследованию, она решила не уточнять.
– А вы знаете, в какой именно паб он ходил? Миссис Глисон не знала, а рядом с ее домом находилось по меньшей мере полдюжины таких заведений.
– И когда он обычно возвращался? – спросил Сорвин.
Этого она тоже не знала.
– Я уже спала. И он никогда меня не будил. Всегда проявлял предупредительность.
– А какое у него было настроение? Может, он был мрачен? Раздосадован? Или подавлен?
Она задумалась, но не надолго.
– О нет. Ничего похожего. Напротив, он был вполне жизнерадостен.
Больше спрашивать было не о чем, оставалось лишь произвести осмотр.
– А теперь нам надо осмотреть его комнату, – пояснил Сорвин.
– Да-да, конечно. Пойдемте, – с готовностью вскочила миссис Глисон.
Остальные помещения дома оказались менее заставленными. Они поднялись по лестнице и повернули налево. Позади располагалась ванная, впереди кладовка, а справа – две запертые двери.
– Это моя комната, – объявила миссис Глисон, выглянув из-за спины Сорвина и указывая на дальнюю дверь, словно предупреждая их о том, чтобы они даже не думали туда заходить. – А это комната, которую я сдаю.
За дверью оказалась спартанского вида комната с односпальной кроватью, туалетным столиком, стоявшим у окна, и шкафом. Ее обстановка резко контрастировала с убранством остальных помещений. Миссис Глисон попыталась войти внутрь, но Сорвин остановил ее.
– Я предпочел бы, чтобы вы этого не делали.
Та остановилась и обернулась с возмущенным видом. Но прежде чем она успела открыть рот, Сорвин пояснил:
– К сожалению, мы вынуждены настаивать на том, чтобы в комнату заходило как можно меньше людей до тех пор, пока мы ее как следует не осмотрим.
Однако она была явно раздосадована, и ее недовольство только усугубилось, когда Сорвин спросил:
– Надеюсь, вы туда не заходили?
– Конечно нет! Я не вмешиваюсь в личную жизнь своих постояльцев.
Он улыбнулся.
– Ну конечно. Я в этом не сомневаюсь.
И Сорвин проскользнул внутрь в сопровождении Фетр, натягивавшей на руки одноразовые перчатки.
Миссис Глисон оставалось лишь отступить в коридор, и Фетр, закрывая за собой дверь, ободряюще ей улыбнулась.
Почти с минуту хозяйка молча смотрела на покрытую краской дверь, затем развернулась и, качая головой, двинулась обратно к лестнице, бормоча что-то себе под нос. В это время через кошачий лаз в дом вошел мистер Уильям, и она кинулась ему навстречу, но тот холодно проигнорировал ее старания.
Кукушка в часах оповестила о том, что пробило три часа.
Сорвин вздохнул, неосознанно повторяя манеру миссис Глисон.
– У меня дежавю. Некогда у меня была точно такая же тетушка.
– А мне она нравится. Она умеет постоять за себя.
Сорвин не стал утруждать себя ответом и вместо этого вновь принялся осматривать комнату.
– Думаю, это не займет у нас много времени.
– Похоже, он оставил не много следов своего присутствия здесь.
Фетр передала Сорвину перчатки, и они принялись просеивать песок жизни в поисках золотых крупиц.
Им мало что удалось обнаружить, однако и среди этого немногого оказались поистине бесценные находки.
Уильям Мойниган вел в доме миссис Глисон жизнь аскета. Ни книг, ни журналов и минимум предметов личного обихода. С огромной радостью они обнаружили на туалетном столике расческу, которая тут же была помещена в стерильный мешок. Затем они стянули с небрежно застеленной кровати одеяла и простыни, однако под ними ничего не обнаружилось, равно как и под самой кроватью, куда не преминула заглянуть Фетр. В одном из ящиков стола оказалось три пары темно-серых носков, две белых майки и три пары белых трусов, в следующем лежал толстый темно-зеленый свитер, в последнем же обнаружились водительские права, чековая книжка и потертый кожаный бумажник с одной-единственной банковской карточкой. Все эти документы тоже были разложены по стерильным пакетам и заклеены. Затем Фетр и Сорвин переместились к шкафу, где их взорам предстали две чистые, но неглаженые рубашки, брюки и чемодан, который они извлекли наружу. Открыв его, они нашли внутри толстый помятый конверт, который не был надписан. Сорвин взял его в руки и, подойдя к кровати, вытряхнул на нее содержимое.
Внутри оказалась целая пачка банкнот, перевязанных эластичной лентой.
Часы.
И фотография.
Пока Фетр пересчитывала банкноты, Сорвин занялся изучением часов, а затем фотографии.
– Пятьсот тридцать фунтов. Правда, есть несколько старых купюр, которые уже не в ходу.
Сорвин слушал ее вполуха. Золотые дамские часики были явно дорогими. Сзади на крышке виднелась надпись «Пенелопе от Клода на память». И Сорвину это что-то напомнило. Он переключил внимание на фотографию, старую и замусоленную, на которой, впрочем, вполне отчетливо была видна пожилая пара, сидевшая на садовой скамейке. Снимок был сделан летом. Худой мужчина широко и приветливо улыбался, женщина с округлым лицом, прорезанным смешливыми морщинками, держала его за руку. И снова Сорвину показалось, что ему это что-то напоминает.
– Сэр?
– Да? – Он повернулся к Фетр.
– С вами все в порядке?
– Конечно. А что?
– У вас такой… ну, не знаю… нездоровый вид.
– Не болтай глупости, Фетр, – отмахнулся он. – Положи это в мешки.
Дальнейшие поиски оказались бесплодными. Последние дни жизни Уильяма Мойнигана, несомненно, были просты и незатейливы.
Когда они сняли перчатки и спустились вниз, стараясь не слишком досаждать пожилой хозяйке, из гостиной, откуда доносились звуки работавшего телевизора, возникла миссис Глисон.
– Спасибо вам, миссис Глисон, – улыбнулся ей Сорвин. – Надеюсь, мы вас не очень потревожили.
Однако миссис Глисон не была готова так легко отказаться от участия в этой увлекательной и романтичной истории.
– Вы что, не будете брать у меня показаний? – изумленно осведомилась она.
Особой необходимости в этом не было. Она ничего не могла им рассказать. Однако Сорвин слишком часто видел людей, которые оставались разочарованы общением с полицией.