Однако Айзенменгер с присущим ему цинизмом усомнился в этом.
– Но жизнь не происходит сама по себе; обстоятельства создаются людьми, которые также вольны изменить их.
– Вы говорите об убийстве родителей Елены и самоубийстве Джереми? – Хьюго выжал из себя кислую улыбку. – Боюсь, я не столь значительное лицо, чтобы влиять на подобные события.
Однако поверить в то, что Хьюго Хикман считает себя незначительным лицом, было трудно.
В этот момент в комнату, поддерживая Элеонору, вошла Елена. Они о чем-то тихо беседовали. Айзенменгер заметил, как Хьюго внимательно проследил за Еленой, усаживающей старую леди в кресло. Затем Хьюго повернулся к Айзенменгеру, вероятно почувствовав на себе его взгляд, и повторил:
– Как я уже сказал, вам повезло.
Тристан уже поднес бокал с шерри своей матери, когда в комнату вошли Тереза и Доминик с закусками. Хьюго поспешил навстречу матери, с преувеличенной учтивостью забрал у нее поднос и, поставив его в центр восьмиугольного стола, повернулся к Доминик. Айзенменгер заметил, как она окаменела, когда он забирал у нее поднос, а на лице ее появилось настороженное выражение. Она не сводила взгляда с его лица, а Хьюго лишь широко улыбался. Потом Тереза забрала у него поднос, и Хьюго, как показалось Айзенменгеру, лукаво подмигнул Доминик, перед тем как отвернуться.
И только тогда Айзенменгер понял, что ее лицо выражало не настороженность, а ненависть.
Часть 4
Почтальон зашел к миссис Глисон рано утром, так как ее дом находился в пяти минутах ходьбы от здания почты. Поэтому она, оскорбленная до глубины души, уже в половине девятого звонила в полицейский участок. Трубку снял Орам, поскольку ни Сорвина, ни Фетр на месте еще не было, и на него-то она и излила все свое негодование.
– Он недействительный! – заявила она без каких-либо предварительных объяснений, и, так как Орам не знал не только с кем он говорит, но и что именно оказалось недействительным, его ответ ей не понравился.
– Кто недействительный?
– Чек! Чек!
Орам был худым и высоким и обладал аденоидами размером со сливу. У него был настолько гнусавый голос, что обычно его собеседники после десятого произнесенного им слова начинали надеяться на вмешательство какого-нибудь божественного отоларинголога. Однако на миссис Глисон это не произвело впечатления.
– То есть вы хотите сказать, что кто-то расплатился с вами чеком, не обеспеченным наличными деньгами? – переспросил Орам, ибо еще в начале своей карьеры полицейского он усвоил, что точные сведения надо получать без промедления.
– Чек недействительный! – повторила миссис Глисон. – Я ему доверяла, а он меня обманул. Больше никому никогда не буду верить.
Орам рассудил, что речь идет о незначительном преступлении.
– Боюсь, я ничем не смогу вам помочь. Возможно, это вообще не является преступлением, миссис Глисон.
– Но его убили!
Призвав на помощь все свои навыки, отточенные за три года службы в полиции до остроты бритвы, Орам предположил, что, возможно, речь идет о чем-то более серьезном.
– Убили? – переспросил он. – Кого убили?
– Мистера Мойнигана. Наконец-то начало что-то происходить.
– Это имеет отношение к смерти Уильяма Мойнигана?
И в ходе последующей беседы, которому слегка препятствовали возмущение и лицемерие миссис Глисон, Ораму наконец-то удалось собрать факты воедино. Он записал все необходимые сведения и заверил миссис Глисон в том, что в ближайшее время ей перезвонят.
Сорвин и Фетр появились в участке четверть часа спустя. Стоило Сорвину услышать эти новости, как он не смог скрыть своего ликования.
– Видишь, Фетр? Я же говорил, что он нищ как церковная крыса.
– Да, сэр, – кивнула Фетр, явно восхищенная его проницательностью.
Ну и что, теперь выдать тебе за это королевскую медаль?
– Как это все интересно, – усаживаясь за стол, добавил он.
Фетр вошла в кабинет вслед за ним, закрыла за собой дверь и тоже села; он ее не приглашал, однако она знала, что он не станет возражать. Она молчала, предполагая, что вскоре он вновь ее изумит своими дедуктивными способностями.
– Для того чтобы приехать сюда, он снял со счета все деньги, – продолжил Сорвин. – И тем не менее выдал миссис Глисон чек, который, как он знал, не будет оплачен. Это о чем-нибудь тебе говорит?
– Он не собирался здесь надолго задерживаться?
– Вот именно! – Фетр показалось, что голос Сорвина приблизился на опасное расстояние к высокопарной напыщенности. – Он приехал сюда с какой-то целью. Для некоего конкретного дела. И полагал, что оно займет несколько дней, после чего он собирался отправиться дальше.
– И вы считаете, что это имеет какое-то отношение к часам и фотографии?
– Конечно! – выдохнул Сорвин. – Все это взаимосвязано, Фетр.
Она промолчала.
– Отправляйся к миссис Глисон, забери у нее чек и проверь его в банке. Я хочу знать всю финансовую историю Мойнигана.
– Да, сэр. – Фетр встала. – А вы чем будете заниматься?
– Надо все обдумать, – улыбнулся он.
Оставшись в одиночестве, Сорвин откинулся на спинку кресла, однако его уверенность после ухода Фетр несколько померкла. Он чувствовал, что от него что-то ускользает. Результаты судмедэкспертизы еще не поступили, зато он получил фотографии. Сорвин разложил их на столе и долго рассматривал. Через полчаса к нему зашел Джексон, который принес чай и печенье.
– Проблемы? – осведомился он. Сорвину порой казалось, что Джексон начал работать в полиции еще в те времена, когда Роберт Пиль[18] под стол пешком ходил, и что этим объясняется его не слишком почтительное отношение, однако он, несомненно, не был дураком. Возможно, лентяем, но определенно не дураком. Чай с печеньем превратился у них в своего рода ритуал за те три года, что Джексон служил в Ньюфорде.
– И да, и нет.
– Понятно, – дружелюбно кивнул Джексон. – Проблема есть, и ее нет.
Сорвин промолчал, но Джексон не обратил на это никакого внимания. После десятиминутной паузы инспектор бросил на стол фотографию, и Джексон, не дожидаясь приглашения, нагнулся и взял ее в руки.
– Что это?
– Это и есть проблема.
– А. – Джексон откусил кусок печенья, и на его униформу упали крошки. Сорвин отхлебнул чаю.
– Хочешь знать, что я думаю? – изрек наконец Джексон с набитым печеньем ртом.
Обычно Сорвина это не интересовало, и сейчас он рассеянно ответил «нет».
Однако Джексон был не из тех, кто легко обижается.
– Я думаю, этот тип – адвокат.
– А почему ты так думаешь? – без особого интереса осведомился Сорвин, размышляя о том, что Джексон почему-то всегда заваривает чересчур крепкий чай.
– Я видел такие галстуки. Он – член коллегии адвокатов.
И Джексон протянул фотографию обратно Сорвину, который поспешно схватил ее и принялся сверлить глазами.
– Черт, – прошептал он. Как он мог пропустить такое?
Джексон допил чай.
А Сорвин вдруг понял, что голова у него снова заработала. Хватило одного слова, и новые идеи хлынули как из рога изобилия. Причем самые разнообразные.
– Ну я пойду, – промолвил Джексон, вставая, но Сорвин ничего не ответил.
– Неплохо, – выдавил из себя Ламберт, даже не удосужившись придать радости своему голосу.
– Благодарю вас, сэр, – столь же сдержанно ответила Беверли.
Ламберт сухо кивнул и двинулся прочь. Беверли осталась стоять в гулком коридоре, глядя, как он удаляется с папкой под мышкой. В иерархии ее ценностей поздравления Ламберта занимали довольно низкое место и стояли чуть выше ампутации конечностей – в любом другом случае она предпочла бы пройти пару сотен километров по битому стеклу, лишь бы не сталкиваться с этим бездушным негодяем; и тем не менее в этот момент она почему-то испытала удовольствие от его похвалы. Ламберт давно ее ненавидел, и если он счел, что недавнее раскрытие ею дела о кредитных карточках заслуживает одобрения, то у нее были все основания полагать, что она может поставить крест на прошлом и начать продвижение по служебной лестнице.
18
Сэр Роберт Пиль (1788–1850) – английский государственный деятель, премьер-министр Великобритании в 1834–1835 и 1841–1846 гг., основатель лондонской полиции (Скотленд-Ярда) в 1829 г.