Какие-то куски он потом даже цитировать мог, те, где ничего не происходило. Но ему долго еще снились кошмары: спекшаяся от пешаварского солнца земля, палатки, шевелящиеся по ночам рвы и человек, посреди всего этого сочиняющий стихи для геккона. Человека он никогда не видел. Его никто не видел — это теперь по спискам, по биографиям разбираются, кто бы это мог быть, — последняя запись за неделю до уничтожения лагеря сделана, может, он вообще выжил… а Кобыл нас подводной лодкой пугает.
Математика — ох, еще одна морока. И кандзи. Вообще-то Андрей любил японский язык, и… отец ведь его знает, а как быть хуже отца? Но, по сугубому мнению Андрея, японцам стоило бы ограничиться каной.[9]
Слова он осваивал хорошо, с произношением было хуже, а вот с запоминанием кандзи совсем плохо: последняя контрольная на шестьдесят три балла, позор ведь. И на завтра не отложишь: японский в четверг, а на кандзи нужно не меньше двух дней.
Снова зажужжал зуммер. В этот раз звонили ему.
— Слушай, Витер, — на экранчике появился Сам, — я попал. Я на четыре часа не успеваю никак. Уроки, матива. Батя сказал — никуда не пойду, пока не сделаю.
Андрей испытал небольшое облегчение: он тоже не успевал на футбольное поле к четырем.
— Ну, ты пацанам кликни, что мы протормозим немножко, — сказал он. — Давай ты Веталю и Пухе, а я — Малому и Валерке.
Они еще минут пять решали организационные вопросы — «перекликивали» друзьям, уточняя, кто в какое время будет, «скликивались» опять, утрясали время с родителями, — но в конце концов договорились, что встретятся в пять.
Андрей решил заданные квадратные уравнения, написал на листах бумаги нужные кандзи и развесил их по стенкам комнаты. Теперь, все время мозоля глаза, они будут запоминаться лучше.
Школа стояла в зеленой зоне, строительство там было ограниченно, а потому стадион и бассейн к ней было не приклеить никак. Кончилось тем, что несколько школ района скооперировались, нажали на мэрию и добились, чтобы им отдали территорию бывшего цементного завода. Спорткомплекс вышел хороший, а самым лучшим в нем было то, что от дома до него — четверть часа пешего хода.
Андрей надел старый свитер, спортивные брюки, ветровку. Взял в нижнем ящике шкафа наколенники, налокотники и мяч. Спустился вниз, влез в «бегунки».
— Ма, я пойду постучу.
— Ужин в восемь, — сказала мама. — Обещай появиться до темноты.
Он не боялся темноты — ему же нет восемнадцати, а шпаны в их краях сроду не водилось, но если родителям так спокойнее…
— Обязательно, ма. Пока! — Последнее слово он говорил уже почти на бегу, открывая дверь.
Пятнадцать минут хода — это восемь минут бега. Заодно и мышцы разогреются. Андрей вдыхал осеннюю прохладу, и ему хотелось петь от радости. С северо-востока задул крепкий ветерок — но мальчика защищали теплый свитер, ветровка и движение.
На стадионе кучковалось человек двадцать детей и взрослых, была даже одна девчоночья компания. Большое зеленое поле по желанию превращалось в два маленьких — или шесть площадок, на которых можно было постучать в одни ворота, как и собирались Андрей с друзьями.
Он положил мяч на траву перед пустыми воротами, выпрямился и огляделся в поисках товарищей.
Раздался свист — Андрей обернулся и увидел Сама, быстро идущего со стороны метро к воротам стадиона. Он махнул другу рукой и поднял вверх мяч — мол, с собой, не нужно брать у смотрителя. Сам кивнул в ответ, подошел к ограде и, опершись на нее руками, перемахнул.
— Привет. — От других ворот, чуть запыхавшись, прибежал Веталь, разминавшийся, видимо, со случайной командой. — Чего делать будем?
— Пока так разомнемся, — сказал Сам, подходя и расстегивая рюкзак, чтобы достать снарягу, — а потом криворожских вызовем.
Андрей любил футбол. Старый футбол, соккер. Новый — обе лиги, — как и регби, он мог смотреть по Сети и смотрел, и следил за чемпионатами, и даже мог обсуждать, но вот играть — только в старый, в английский.
Сначала шли вяло, и Сам, назначивший себя тренером, покрикивал, потом слегка разогрелись, потом пришел опоздавший Пуха и пришлось разогревать его, а потом Веталь провел угловой — и настало то, за что Андрей любил футбол. Когда чувствуешь ребят, угадываешь движения и за мгновение до удара уже знаешь — есть.