— Он не врет, — сообщил варк террористу. — По меньшей мере он верит в то, что говорит. Хотя извини, Антон, но все равно история эта отдает мыльной оперой.
— Ты на себя посмотри, — скривил рот Савин. — Ты о себе новости почитай, чем твоя история отдает.
— Говорило сито иголке: «У тебя на спине дырка». — Варк хмыкнул. — Кстати, Ван Хельсинг, надо бы глянуть, как наш побег расписали.
— С утра ничего нового, — равнодушно сказал террорист. — Расслабься. Кончились наши пятнадцать минут славы. Сейчас мы интересны только СБ.
Варк раскрыл комм и подключился к новостным каналам.
— До какой станции у тебя билет? — спросил террорист.
— Львов, — ответил Антон.
— Извини, но ты сойдешь с нами. Раньше. В Золочеве. Поэтому дайте мне поспать.
Поезд пожирал украинскую ночь. Миновали Тернополь — никто в купе не сунулся. Антон специально следил, не сядет ли в вагон кто посторонний. Никто не сел.
Цумэ прикрутил ручку громкости — гнусная попса сделалась тише, а потом и вовсе сменилась приличным сканди-роком. Раненый, похоже, заснул. Антон вернулся к «Флагу».
Странно было: в школе история о том, как медицинский кордон полз через Мексику на юг, читалась как скучная агитка. А тут он поймал поток — документы, интервью, воспоминания, рабочие сводки вдруг обрели вес и объем… какая там агитка, это же было счастье — возможность что-то делать, возможность наконец, впервые за десятилетия, не отдавать смерти, а идти вперед и отнимать у нее. Навстречу войне и чуме — чтобы отступали они, а не ты. Какой там симбионт неизвестной этиологии, душу дьяволу продали бы не задумываясь, — за шанс, за тень шанса. Там был дневник Риестофера Кертиса — генерального санитарного инспектора «крепости Пуэбла» — до и после инициации. Кертис погиб через десять лет, в Эквадоре, когда там прорвало фронтир. Вряд ли он жалел, вряд ли кто-то из них тогда жалел. Всем казалось, что преград нет — и с орором справимся, и структуры Сантаны как-нибудь подчиним… Люди те почти все уже умерли, но из варков наверняка много кто жив. Интересно, как им сейчас?
К Золочеву должны были подъехать в самый мертвый, самый глухой час. Ди пхи юй чхоу.[49] У мамы было много старых книг.
Антон опять подключился к терминалу поезда и открыл сводку последних новостей. О екатеринославском деле почти ничего нового. К счастью. А вот чего он раньше не знал — так это что групп террористов было две.
Варк снова пошел курить, а Антон задумался было, не пора ли будить раненого. Раненый избавил его от принятия решения.
— Запри купе.
«Штирлиц знал, что проснется ровно через двадцать минут. Это была привычка, выработанная годами». Старые фильмы у мамы тоже были.
— Откинь стол и подними меня.
Опершись о стол грудью, он свесил руки. Антон понял: нужно помочь снять куртку.
Футболка на спине разрезана. Ну да, попробуй сними ее через голову.
— Водки, — сказал раненый, когда Антон снял с него футболку. У него была еще по-зимнему бледная кожа, и синяки на ней прямо-таки цвели. Пистолет он, между прочим, так из руки и не выпустил. А еще обнаружились ножны-браслет на правом предплечье. Не пустые.
Антон нашарил под сиденьем Цумэ бутылку, вынул пластиковый стаканчик из «обоймы» под стенной панелью.
— Хватит! — Антон вздрогнул и солидно перелил за пятьдесят граммов. — Давай.
Оружие он так и не спрятал, а правая рука явно никуда не годилась — из-под окровавленных бинтов, врезавшихся в кожу, от подмышки до лопатки расползалось очень нехорошее покраснение, а пекторальная мышца вздулась так, что любой воздушный шарик обзавидуется. Антон поднес стаканчик к губам раненого.
Он думал, что подпольщик станет ждать, пока водка подействует, но тот сказал:
— Нож вот, бинты в сумке под сиденьем. Действуй.
Антон сглотнул и вынул нож из чехла на запястье.
Короткий и широкий, он был тонок и остер, как опасная бритва, и гнулся бы, пружиня, если бы не ребра жесткости посередине.
— Серебро?
— Напыление. Режь.
Бинты сами собой распадались под лезвием. Увидев рану, Антон обрадовался, что с полудня не ел. Входное отверстие — аккуратная круглая дырочка — было справа, на длину ладони под ключицей, на ширину ладони от грудины. Выходное — кровоточащая дыра, ожог с теннисный мяч диаметром, рваное мясо — между подмышкой и правой лопаткой. Но рана была не так страшна, как отек вокруг нее, похожий на карту Москвы: Бульварным кольцом — сгустки крови, коллоида и вот этого, похожего на говядину в супермаркете (Антона опять затошнило), а краснота — щупальца метро, пронизывающие московскую «субурбию». На воспаленной груди лиловел четкий отпечаток каблука. Антон зашипел сквозь зубы.