Лев Кассиль
Е. Симонов
ДЕНЬ ПРИШЕЛ
Цель достигнута! Без десяти час альпинисты стояли на вершине Сарыкол-баши. Тяжелый путь преодолен совершенно самостоятельно, без опеки инструктора.
Обе связки, по два альпиниста в каждой, поднялись вместе. Головной шла “двойка” молодых разрядников лагеря “Печатник”. Веселый, жизнерадостный Дмитрий Усиков и его закадычный друг, степенный, неторопливый Михаил Рябихин, заканчивали Полиграфический институт. Они третий сезон подряд проводили свои каникулы в ущелье Адыр-су на стыке Кабарды и Сванетии. Их спутниками по восхождению были Алексей Вячеславович Пробкин, немолодой, но весьма экспансивный профессор-физик, и его ученик Олег Волосевич.
— Вот и всё! Спешу поздравить тебя с первой нашей двойкой. Как-никак, Сары-кол — это уже вторая категория трудности, — торжественно произнес Усиков, широко улыбаясь и протягивая товарищу руку. — Неплохо вершинку взяли. В темпе поднялись.
— Спасибо тебе, Митя! Это все правильно, конечно… — несколько неуверенно произнес Рябихин, пожимая протянутую руку; он задержал ее в своей широкой ладони, о чем-то раздумывая. — Но не рано ли поздравлять себя?
— Почему это рано? Вершину взяли? Взяли… В сроки уложились? Как часы! Что и требовалось доказать. Не понимаю, о чем еще можно беспокоиться!
— Да хотя бы о спуске… Забыл, чему учили нас в лагере? Что внушал нам Ротов? Можно считать законченным восхождение лишь тогда, когда ты вернулся в лагерь. И ни минутой раньше, — неторопливо возразил Рябихин.
Солнце, выглянувшее из-за облаков, заставило его прищурить голубые, чуть покрасневшие от ветра глаза, но прежде чем опустить защитные очки, он оглядел уходившее вниз ущелье.
Отсюда, с высоты, можно было увидеть весь их путь к вершине… Серебристое пятнышко палатки, оставленной на бивуаке под Местийским перевалом; дальше они поднимались налегке, без рюкзаков. Отвесные столбы каменных “жандармов”, преградивших выход на гребень. И, наконец, предвершинный гребень, словно конек на крыше дома, выводящий к высшей точке массива. А там, внизу, в долине, — живые нити рек, выбегающих из-под ледников и сливающихся в потоке Адыр-су. Подумать только: выпавшая здесь, в горах, снежинка породит каплю, которая где-то вдалеке вольется в теплые воды моря!
Альпинистский обычай требовал должным образом оформить восхождение: вынуть из каменной пирамидки-тура записку того, кто побывал на вершине раньше, оставить взамен свою. Но Рябихин неожиданно извлек из лежавшей на вершине, простреленной ударами молний старой консервной банки вместе с запиской плитку “Золотого ярлыка”.
— “Оставляем гостинец и поздравления победителям Сарыкола от днепропетровских металлистов”, — прочитал он вслух. — А это еще что? — Недоумевая, он повертел в руках снимок пухлого, курносого малыша и, улыбнувшись, прочитал: “Прошу фото с вершины не уносить. Сын подрастет — сам снимет. С альпприветом капитан Корсун”.
Слегка подкрепившись, альпинисты начали спуск. Быстро миновали каменистый гребень, перешли на широкое ледяное поле, покрытое свежим снегом после ночного тумана.
— Остановимся на минутку: хочу сделать несколько кадров, — сказал Пробкин, извлекая из грудного кармана “Зоркий”.
Он подождал, пока войдет в кадр облако, выгодно оттенявшее темные грани хребта…
— Как мы пойдем дальше? — спросил Пробкин, поднимаясь с колен.
— По пути подъема, конечно, — безапелляционно ответил Усиков.
— Почему же это “конечно”, мой юный друг? Двигаясь по морене, мы выгадаем минимум два часа.
— А как же с палаткой? С рюкзаками?
— Сделаем так. Я и Волосевич условились, что наши вещи захватит группа школы инструкторов — она здесь на ледовых занятиях, — поэтому мы пойдем мореной, а вы идете за своими вещами и дальше двигаетесь по леднику. Встречаемся у той скалы, разрезающей ледник, — предложил Пробкин.
— А не всыплют нам за то, что разделились посреди маршрута и врозь пошли? — неуверенно возразил Рябихин.
— За что же? — воскликнул Пробкин, тряхнув копной седых волос. — В лагерь-то придем вместе.
— Как знаете, Алексей Вячеславович, вам виднее, — согласился Усиков.
Еще учеником десятого класса слушал он во Дворце пионеров беседы профессора Пробкина, тогда уже имевшего звание мастера альпинизма. Алексей Вячеславович рассказывал о своих восхождениях на Кавказе, в Альпах, Татрах, Пиренеях. Где он только не побывал, неутомимый альпинист и охотник за космическими лучами! Он перечислял призывно звучавшие для пионеров названия. Профессор говорил о Маттергорне и Казбеке, зловещей стене Гранд-Жорас и далекой гималейской “К-2”, отбившей все атаки лучших альпинистов Запада. Конечно, он, ходивший в одной связке с Алоизом Эккерманом и деливший последнюю галету с Гаха Циклаури, знал, как вести себя в горах!
И они разошлись в разные стороны, еще раз условившись о свидании у большой скалы, разделявшей надвое ледяное поле.
Потеплело. Рябихин шел в полосатой тельняшке, поверх которой накинул плотную куртку. На бивуаке Рябихин поднял и надел оставленный рюкзак (он был взят на двоих), пристегнул под клапан скатанную палатку. Привычным движением опоясавшись веревкой, он затянул на груди узел проводника. Но Усикову это не понравилось.
— С чего это ты связываться вздумал? — буркнул он. — Коленки дрожат у будущего разрядника? По таким ледникам на привязи не ходят. Видел небось, как Пробкин шел утром. Веревку в руки ни разу не взял. Ледоруб подмышку, папироску в зубы. Бодро, весело! А ты уже за веревку хватаешься! Тоже мне горный орел!
— А трещины? Забыл про них?
— Почему это забыл? Только бояться их нечего: видны за километр. А в связке будем ползти, как улитки.
— Как знаешь. Я бы связался.
Но Усиков решительно поставил ногу на камень и молча быстрыми, ловкими движениями смотал вокруг колена сорокаметровую веревку. Он перекинул скатку через плечо и, воткнув за тулью шляпы подобранное у скалы перо, решительно зашагал по снегу.
Рябихин шел след в след за весело насвистывавшим Усиковым. Вскоре тот остановился:
— Жмет ногу. Придется перешнуровать ботинок. Ты иди себе потихонечку. Догоню мигом.
И Рябихин пошел один.
Стекавший с вершины ледник упирался здесь в большую скалу, и задержанные в своем движении массы льда теснились, напирали, громоздясь глыбами, разрываясь паутиной трещин. “Ненадежное место. Лучше взять левее”, — решил Михаил, вглядываясь в трещины с нависшими кое-где снежными мостиками. Он двигался осторожно, обходя участки, где снег потемнел, провисал над скрытыми пустотами. Слева зияла темная пасть открытой трещины. Рябихин остановился. Осторожно ткнул в нависший снег ледорубом: не проваливается, можно идти! Он спокойно шагнул вперед и тут же, не успев сделать ни одного движения, упал в пустоту.
Перед ним промелькнули ледяной откос, нависшие сосульки, осыпавшийся снег. Он погрузился с головой в ледяную воду, но она вынесла его наверх, расплескиваясь о стены. Стало жарко. Мысли мелькали, кружились: “Пещера?.. Или ледяной колодец?.. Скорее выбраться из воды… Сведет ноги… Тогда крышка!.. Найти зацепки в стене… Так, так… Почему же срывается правая рука? Мешает рукавица… Скинуть… А где же левая? Потерял при падении”.
Из пробитого его телом отверстия в снегу струились скупые, бледные потоки света. Стараясь выбраться, он лихорадочно шарил по гладкой, скользкой поверхности ледяной вертикальной стены. С трудом нащупал выбоину. Уцепился, нечеловеческим усилием выбрался из воды. Перевел дыхание… Можно расслабить теперь сведенные холодом мускулы. Оглядеться…
Трещина, в которую он провалился, напоминала огромную колбу. Над головой уходила кверху изогнутая под углом косая щель, словно горлышко колбы. Нужно дотянуться до нее. Выбраться дальше труда не представляет. Впрочем, это праздные размышления — по гладкому ледяному своду пещеры не вскарабкаешься. Ни единой зацепки. Но где же Усиков? Куда он пропал?