— Господин Граве — ужасный оригинал, — защебетала жена Граудниека, — представьте, но не выносит немцев. Из-за него я не пригласила полковника фон Планту…
— Какая жалость! — откликнулась Мелсиня. — По-моему, полковник фон Планта страшно интересный мужчина. Вообще я обожаю немцев. Они такие галантные кавалеры, так вежливы, так тонко воспитаны!
За стеклами пенсне блеснул насмешливый взгляд господина Граве.
— Ваш опыт безусловно дает возможность лучше судить о галантности кавалеров… Но ведь нельзя же закрывать глаза на то, что за этим тонким воспитанием кроется жестокость и властолюбие.
«Ах, вот ты что за птичка!» — подумал Кисис. Недаром он с первого взгляда почувствовал неприязнь к этому типу. Агент уже собрался было задать приват-доценту ехидный вопрос, но тут его опередил инженер Калтуп:
— Может, вам больше по душе большевики?
— Не забывайте, что немцы спасли вас от Сибири, — с упреком заметил Мартынь Каулс.
— Что вы, что вы, господа! — вспыхнул Граве. — Дайте же человеку высказать свою мысль до конца. История показывает, что в известных условиях отрицательное явление может превратиться в свою противоположность, то есть стать положительным. Бронированный кулак — вот единственная сила, способная сокрушить коммунистов и защитить частную собственность.
— Но лично у вас, насколько мне известно, недвижимой собственности не имеется, — съязвил Граудниек.
— Разве в этом дело? — возразил Граве. — Чтобы жить целеустремленно, мне нужно знать, что в любое время я могу таковой обзавестись…
— В таком случае выпьем за частную собственность вообще и за будущую собственность господина Граве в частности! — провозгласил директор банка.
Он был уже заметно навеселе и, наполняя рюмки, изрядную долю спиртного проливал мимо. Но это никого не смущало — не хватит «белой», найдется еще французский коньяк.
Агент гестапо был явно разочарован. Здесь, видно, улова не будет. Граве вовсе не враг нацизма, как можно было предположить по его первым высказываниям, а такой же «истинный латышский патриот», как и все здесь присутствующие.
Примирившись с этой неудачей, Кисис сосредоточил все внимание на своей обворожительной соседке.
Тост следовал за тостом. В гостиной становилось все оживленней и шумней, так что вначале никто даже не расслышал телефонного звонка. Наконец горничная сняла трубку и позвала Граудниека.
Окончив разговор, он обратился к гостям:
— Господин Озол просит его извинить. Сегодня он опять работает сверхурочно.
Кисис заметил, как некоторые из гостей переглянулись. Все знали, что Озол служит в гестапо и что в тех случаях, когда уничтожали очередную партию заключенных, он появлялся у Граудниеков с опозданием.
— Какая жалость! — Мелсиня огорченно вздохнула.
И опять, как в тот раз, когда она упомянула фон Планту, в сердце Кисиса шевельнулась ревность. Но он тут же успокоился, так как Мелсиня продолжала улыбаться и даже придвинулась к нему еще ближе. Между ними очень скоро установилось отличное взаимопонимание, которое росло с каждой выпитой рюмкой. Кисис уже не сомневался в том, что Мелсиня с лихвой вознаградит его за все сегодняшние неудачи.
Подогреваемое алкоголем веселье все нарастало. Лония Сэрде вскочила на стол и принялась лихо дирижировать орущим хором:
Эх, житье, эх, житье Развеселое мое!Пьяные вопли не утихли, даже когда в дверях показался Озол. Он, видно, тоже был основательно навеселе, глаза его лихорадочно блестели.
Опоздавший гость, уже с порога заметив Кисиса, приветствовал его взмахом руки. Кисис и Озол были знакомы с детства — усадьбы их отцов находились по соседству. Кроме того, в свое время друзья состояли в одной корпорации «Селония», где студент-медик Озол сумел даже дослужиться до чина фуксмайора.[6] Он мог бы жить припеваючи на средства своего папаши или же исцелять легковерных глупцов от воображаемых недугов, однако вместо этого, «из чисто идейных соображений», предпочел работу в гестапо, куда по старой дружбе ему помог устроиться Кисис.
Наконец и Лония заметила Озола.
— Ученик Озол опоздал на целый час, — громогласно объявила она. — За это он понесет суровое наказание.
— А если я откуплюсь? — спросил Озол, кинув Лонии дамские ручные часики на серебряной браслетке.
— Что за прелесть! — воскликнула Лония. — В таком случае ты прощен!
Она даже собралась поцеловать Озола в знак благодарности, но Граудниек уже уводил его в соседнюю комнату.
— Господин Озол! Подождите же минутку, — позвала Мелсиня, — я должна с вами посоветоваться.