Андрюхин отпил глоток воды из стакана и после небольшой паузы продолжал:
— В Канаде и в США долгое время работает в области кибернетики известный многим из вас Лайонель Крэгс. Он добился немаловажных успехов. К величайшему сожалению, он с самого начала своей деятельности поставил кибернетику не на службу грядущему, а для того, чтобы наиболее полно собрать и законсервировать все человеческие знания. Крэгс убежден в неизбежности войны и в гибели всего живого. Блестящий ученый, он не побрезговал, однако, вступить в какой-то противоестественный союз с банкиром Хеджесом, нажившим состояние игрой в рулетку с помощью счетных машин Крэгса… Сегодня Крэгс заявляет, что будущего нет. До смерти напуганный уродливыми гримасами и противоречиями капиталистического строя, изверившийся в человечестве, живущий в обреченном мире конкуренции, торговли людскими жизнями, атомного психоза, — этот человек зашел в тупик. Ему везде чудится смерть. Он заявляет: «Единственное, что еще может сделать наука, это запечатлеть прошлое, сохранить все, что нами было достигнуто…» И на своих островах Крэгс занимается изготовлением таких кибернетических консервов…
Вам ясно, почему Крэгса превозносит вся западная пресса, почему его представляют обывателям Нью-Йорка, Парижа, Токио как первого ученого мира, и так далее… Безнадежность — тоже оружие. Но Крэгс — подлинный ученый, и я глубоко уверен, что можно вывести его из того тупика, куда он зашел. Я верю, что, когда он очнется от оцепенения, то, как и все мы, увидит ясное, светлое будущее Человека и поможет нам в том, чтобы оно поскорее наступило. Вот почему я пригласил Крэгса приехать как частное лицо, как моего гостя, как моего бывшего ученика… Однако во вчерашнем номере «Нью-Йорк таймс» я прочел, что Крэгсу поручено неофициально посетить Советский Союз. Крэгс едет с каким-то загадочным предложением, которое должно, видимо, убедить нас в нашей слабости… Ну что ж… Посмотрим, кто кого убедит.
Андрюхин сошел с трибуны. Началось деловое обсуждение предстоящих опытов с Деткой.
Юра Сергеев не слышал ни речи академика Андрюхина, ни выступлений его учеников и помощников. Юра не присутствовал на этом историческом совещании. Позавтракав со своим знакомым, современником Пушкина, Юра, пользуясь предоставленной ему свободой, взял лыжи и пошел побродить по территории академического городка.
Местный радиоузел все еще продолжал ту же не очень понятную передачу, которую Юра слушал за завтраком.
«…Ночь Детка провела спокойно. Проснулась в пять часов сорок шесть минут. Настроение уверенно-бодрое, шаловливое. Глаза чистые, без выделений. Реакции отчетливы. Первый завтрак проводит в восемь тридцать Евгения Козлова…»
Прямо перед ним, на фонарном столбе, висел большой плакат с великолепной фотографией какой-то симпатичной черной таксы. Плакат был украшен следующей надписью:
«Пусть собака, помощник и друг человека с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства».
Юра вспомнил, что эти строки высечены на памятнике собаки в Колтушах, знаменитом научном городке, где жил и работал великий русский ученый Иван Петрович Павлов. Но к чему портрет таксы и эта надпись здесь? Пожав плечами, Юра двинулся дальше.
Скатываясь с небольшого холма и петляя между деревьями, он услышал собачье тявканье, а потом злое, с хрипотой, рычание. За темно-сизыми пиками елочек открылась небольшая полянка. Посреди нее, на твердо укатанном, желтоватом снегу, поднималась примерно на метр бетонная площадка, обшитая толстыми полосами золотистого металла. Несмотря на видимую массивность бетона, он, казалось, клубился, светясь изнутри неясным темно-синим светом. Ровный гул огромного напряжения шел откуда-то из глубины площадки. Подойдя ближе, Юра заметил, что верх площадки представляет собой прочную металлическую или пластмассовую сетку с мельчайшими, едва заметными, отверстиями. На тонкой кожаной подушке, брошенной поверх этой сетки, сидела молодая угольно-черная такса, вся обмотанная яркими, как цветные карандаши, тонкими и толстыми проводами. Такса была удивительно похожа на фотографию, только что виденную Юрой, но сейчас собачонка злобно скалила белые зубы. Неподалеку стоял и пристально разглядывал ее молодой парень в светлой кепочке, едва державшейся на его тугих, будто проволочных кудряшках.