Павел, Гриша и Катя успели накинуть буксир на гак.
— Буксир подан! — услышал капитан радостный голос Вити.
Он облегченно вздохнул. Люди и пароход уцелели. Расстояние между шаландой и пароходом было не более двадцати сантиметров. Это-то и дало возможность передать буксир с шаланды на пароход. Достаточно было чуть-чуть ошибиться, неточно переложить руль — и пароход, брошенный волной на шаланду, разбил бы ее и разбился бы сам.
Фашисты снова набросились на «Бугуев».
Вся защита парохода заключалась в маневрировании; но как это сделать, когда шаланда сковывает движение парохода? Назад нельзя было отработать, чтобы не намотать на винт буксир, а вперед больше трех километров пароход не шел.
Не встречая огня с «Бугуева», фашисты осмелели и, чуть не касаясь невысокой мачты, поливали пулеметным огнем.
Сизов скатывал руль на борт, и самолет пролетал стороной; но вот слышится голос Вити:
— Заходит с кормы!
Сизов берет руль на другой борт; буксир натягивается, пароход кренится так сильно, что палуба скрывается под водой, и, боясь, как бы он не опрокинулся, капитан приказывает убавить ход, ослабить буксир и выпрямить пароход, но в этот момент раздается предостерегающий голос Вити или Павла, и приходится давать полный ход машине. Буксир натягивается, что грозит обрывом от рывка. И так десятки раз. Несмотря на пронизывающий северный ветер, рубашка капитана промокла, шапка слетела с головы, но, кроме самолетов и буксира, он ничего не замечал.
В намокшей одежде, разбухших валенках, дед с трудом пробрался по качающейся палубе и сел на носу парохода, ожидая приказания капитана. Витя не бегал теперь вокруг рубки, боясь вылететь за борт Он примостился возле деда и предупреждал о самолетах. Гриша и Катя снова спустились в машину, а Павел следил за буксиром. Когда самолет пролетал низко, дед вбирал голову в плечи, морщился не то от рева моторов, не то от грохота пулеметов, а Витя грозил кулаком.
Цепляясь одной рукой за поручни стойки, на нос прошел Павел и что-то сказал Вите.
— Ранили Павла в руку! — крикнул Витя, побежал в кубрик, вынес аптечку Дед неумело стал перевязывать Павла, а Витя, не боявшийся разрывов бомб, пулеметной очереди и штормов, отвернулся, — не мог смотреть на кровоточащую рану.
В это время на тральщике тушили пожар и команда не только отбивалась от наседающих самолетов, но отгоняла их от «Бугуева». Еще один самолет., задымившись, круто повернул от тральщика в сторону, и Витя закричал:
— Упал в воду, капут фашисту!
Дед плюнул за борт в сторону самолета.
Павел, бледный от потери крови, отправился на корму следить за буксиром.
— Ранили Катю! — в переговорную трубу доложил механик.
— Витя, отнеси бинт в машину! — приказал Сизов, сматывая руль за борт, уклоняясь от очередного налета.
Появились еще самолеты, но это были наши: фашисты, не приняв боя, улетели.
Барсов крикнул в мегафон:
— На «Бугуеве», сообщите, — какие у вас потери и есть ли повреждения?
Кроме раненых Кати и Павла, уцелели все. Пули изрешетили рубку, борта, трубу, но это не помешало продолжать буксировать шаланду. На тральщике и на шаланде многие были убиты и ранены. Тральщик не мог самостоятельно двигаться. Несмотря на большие потери в людях, команда продолжала работу, и Барсов до конца боя не сходил с места.
Подоспевшие военные корабли забуксировали тральщик, а «Бугуев» повел шаланду. К обеду был проложен еще один кабель.
Через несколько дней подготовили последний кабель. Настала четвертая ночь борьбы за электрический свет Ленинграду. Ночь эта выдалась, для осеннего времени, на редкость спокойная, можно сказать, штилевая. Работа спорилась. Еще до зари кабель был выведен на восточный берег.
Фашисты узнали о том, что ленинградцы хотят получить электрический ток с Волховской гидроэлектростанции. Они участили налеты на электростанцию и хотели помешать прокладке кабеля по дну озера.
Когда наступило утро, вражеские воздушные разведчики заметили у берега знакомую шаланду с барабаном. На нее налетело три звена самолетов. Но шаланда уже была пуста… Тогда фашисты начали пикировать на берег, сбрасывать бомбы, обстреливать из пулеметов.
К этому времени люди успели закончить работу и находились в укрытиях, а «Бугуев» направлялся на западный берег. Сизов видел пикирующие фашистские самолеты, слышал разрывы бомб, но на душе у него было спокойно и легко. Даже на взрывы вражеских бомб, которые всегда вызывали чувство ненависти и злобы, он в это утро не обращал внимания. В Ленинграде будет свет. Коптилки ушли в прошлое.
Сизов тихо напевал, а Витя и дед, улыбаясь, смотрели на бесцельные разрывы бомб на берегу.
И. Росоховатский
ПО СВЕЖЕЙ ЛЫЖНЕ
Рассказ
Возвращаясь с ученья, пограничники заметили свежую лыжню. Двойной полосой она перечеркивала их следы и уходила вдаль, извиваясь между серебристых деревьев.
Лейтенант, подозвав одного из пограничников, как бы продолжая занятия, спросил:
— В какую сторону ушел лыжник? Пограничник склонился над лыжней, различил чуть выступающие уголки.
— Лыжник ушел в направлении Тихого Гая.
— Давно?
Боец опять нагнулся, потом медленно распрямился и замигал красноватыми веками с короткими белыми ресницами.
Вместо него ответил второй боец:
— Лыжник прошел здесь не больше чем полчаса тому назад.
— Почему?
— Прошло полчаса, как перестал падать снег. А лыжня не присыпана.
— Надо проверить, кто этот человек, — сказал лейтенант и взглянул на обоих бойцов. — Пойдет… — он помедлил, переводя взгляд с одного на другого. — Пойдет рядовой Кролик.
Бойцы переглянулись. Почему Кролик и почему один?
На заставе его окрестили Медленным Кроликом. Никто не видел, чтобы он когда-нибудь торопился. Все движения бойца были словно рассчитаны так, чтобы тратить поменьше усилий и не причинять себе беспокойства. На лыжных соревнованиях он неизменно приходил последним.
Рядовой Андрей Кролик вытянулся по стойке «смирно» и повторил приказ командира.
Лес застыл на склонах Карпат, снег был пушистый, «новенький», и только лыжня напоминала о присутствии человека. Она казалась лишней в спящем лесу.
Андрей спешил впервые в своей жизни. До армии он большую часть времени после школьных занятий проводил у дедушки на пасеке. Он любил вставлять рамы в ульи, мог часами наблюдать за маленькими золотистыми созданиями, вся жизнь которых заключалась в непрерывном труде. Так он и привык к спокойной неторопливости. И на службе в армии ему было трудно изменить свои привычки.
Вот и теперь уже после нескольких километров пути заныли плечи. Это было пока приятное ощущение, похожее на истому. Затем заныла поясница, и он почувствовал, как тают снежинки на разгоряченном лбу.
Андрей постарался представить себе того, за кем гонится. Что тот делает в лесу? Почему идет к Тихому Гаю, в ненаселенное глухое место? Куда он свернет? В сторону границы или наоборот, к селениям?
Боец слышал много рассказов о шпионах. Их тренируют годами в специальных колледжах холодные жестокие учителя. Их учат разбираться в местности и в людях. Их учат стрелять из пистолета и в совершенстве владеть ножом.