— Не надо! — остановил ею Непомнящий.
Где-то здесь поблизости должны их встретить. Камышин это знал, все время был настороже. И все-таки, когда перед ними неожиданно появилась темная фигура, инженер почувствовал, как екнуло и забилось сердце, а по спине поползли противные мурашки.
— Кто это? — сипло спросил он.
— Свои, господин инженер, — ответил Денисов и из-под полушубка достал зажженный фонарь. — На всякий случай прикрыл. Огонек-то далеко видно.
За шахтером стояли еще два человека. У одного из них был за спиной чем-то набитый мешок, другая была женщина. Они пропустили инженера вперед и молча пошли следом.
«Заговорщики, — думал Камышин, прислушиваясь к скрипу шагов за спиной. — Как это было все интересно, увлекательно раньше, в юности… Но зачем это сейчас? Жизнь уже сложилась. Теперь семья, спокойная хорошая работа. Удобная квартира. Что еще надо? Пора успокоиться. Вся эта революционная романтика хороша в молодые годы».
В лесу вдруг раздался резкий, пронзительный, похожий на свист, крик, и кто-то бесшумно пролетел над головой.
— Филин! — усмехнулся Денисов. — Напугал, дьявол пучеглазый!
«Кажется, плохая примета», — с тоской подумал Камышин и втянул голову еще глубже в воротник.
Чем ближе подходили они к нужной шахте, тем неспокойнее становилось на душе у Камышина. «А вдруг это какая-нибудь ловушка, подстроенная Кутыриным?» — подумал он, но сразу отбросил эту мысль. Денисова он знал давно, и на него можно было положиться.
Лес кончился как-то внезапно, и замигали огоньки шахтерского поселка. Большинство домов были брошены, и постепенно их ломали на дрова, но кое-где жили и в окнах горел свет. Недалеко от опушки, саженях в десяти от дороги, стояла первая бездействующая шахта. Мимо нее шла дорога в деревню Кижье, откуда возили бревна на лесопилку.
— Здесь поворот, — сказал Камышин, останавливаясь у развилки дорог.
— А я считал, — дальше, на третьей… — удивился Денисов. — Вы говорили, у теплого ключа.
— Теплый ключ недалеко.
— Тем лучше. Тут и дорога близко. Можно лошадь подвести… Ну, а чего мы встали? Давайте сворачивать!
Конусообразная вышка с тупым обрезанным верхом была зашита со всех сторон досками. Когда подошли к полуоткрытой двери, оттуда выскочила лиса. Она испуганно метнулась в сторону и скрылась.
— Эх, черт! Знать бы, поймать можно! — с сожалением проговорил Фролыч.
Вошли внутрь. Денисов поднял над головой фонарь. В углах намело сугробы снега. Валялась разбитая бадья и кое-какой железный хлам. Посредине стояло громадное колесо лебедки. Попробовали его повернуть, но раздался такси визгливый скрип, что пришлось сразу оставить эту затею.
— Придется на веревке поднимать, — решил Денисов.
— Не сомневайся, поднимем! — пробасил Фролыч.
Зажгли еще фонарик. Осмотрели лестницу. Фролыч достал из мешка целую бухту веревки.
— Придется обвязаться, а то загремим вниз головой. Лестница-то, поди, скользкая, — говорил он, перебирая и укладывая веревку около спуска.
— Даша, ты останься наверху. Если Матвей придет… — начал было Денисов, но она решительно запротестовала.
— Нечего мне тут делать. Я под землю пойду, а ты сторожи здесь. Мало ли что может быть! И груз поднимешь.
— Тебе в этой шахте доводилось работать? — спросил Фролыч, пробуя верхние перекладины ступенек.
— Нет, не пришлось. Я сразу на Княгиненские нанялся.
— Ну, а раз не работал, то нечего тебе там и делать.
— Да. Вам, пожалуй, лучше остаться на поверхности, — согласился Непомнящий, помогая Фролычу распутать веревку.
— А управитесь ли втроем…
— Меня ты не считаешь? — обиженно спросила Даша. — Я тут заместо мебели, что ли?
Денисов с усмешкой посмотрел на Дашу, поднял над головой фонарь и шутливо сказал:
— О! Скажите на милость! В пузырек полезла. Откуда ты такая взялась?
Говоря о троих, Денисов как раз и имел в виду: Дашу, Фролыча и Непомнящего. Не принимал он в расчет Камышина, но сказать об этом прямо не хотел, боясь обидеть инженера. Камышин это, конечно, понял, но не обиделся, а полушутливо оправдался.
— Не сердитесь, пожалуйста. Разговор идет обо мне. К сожалению, от меня действительно помощь плохая. Я не предполагал, что придется работать и, как видите, не переоделся.
— Господин инженер, позвольте ваш фонарик, — обратился к нему Фролыч. — Я хоть и не шахтер) а полезу первый. Вы сверху глядите. Я дам сигнал. Светить буду фонарем.
Он обвязал себя веревкой вокруг пояса, повесил на грудь фонарь и, весело сверкнув глазами, подошел к торчащим концам лестницы.
— Это дело мне, открыто говоря, по душе! Лишь бы сиднем не сидеть! Ну, была не была. Трави веревку, Медведь.
Камышин с удивлением следил за ловкими движениями этого крупного и неуклюжего, на первый взгляд, человека. Он не знал этого рабочего и не понимал, чему тот радуется.
Тоскливо взглянул Кузя на стоявшего понурив голову друга и, глотая слезы, вышел из «чижовки».
Некоторое время Аким Акимович с Довольным видом ходил из угла в угол, поглядывая то на Кандыбу, застывшего без движения за столом, то на ухмылявшихся городовых.
Он не торопился. Типография теперь в его руках. Ни на одну секунду он не усомнился в том, что справится с юношей.
В его распоряжении столько всевозможных средств. Ласка, деньги, угроза, плеть и многое другое, о чем сейчас даже не хотелось думать. Все дело во времени Само собой разумеется, что Зотов будет сопротивляться, но не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра, а типографию он получит.
— Послушай, Зотов! Знаешь ли ты, как называется твой поступок? — опросил Аким Акимович, останавливаясь перед юношей. Чувствуя, что недостаточно точно выразился, пояснил: — Я говорю о поступке по отношению к товарищу. Не знаешь? Я тебе скажу. Бла-го-ро-дный! Да, да. Ты поступил очень благородно. И скажу откровенно, ты меня удивил. Не задумываясь. Это своего рода порыв благородной души. Прекрасно!
Затем Кутырин прошел и широко распахнул двери своего кабинета.
— Ну что ж, а теперь прошу ко мне, — любезно пригласил пристав.
Пропустив Зотова в кабинет, он оглянулся и совсем уже другим тоном приказал:
— Чураков, останешься здесь, а ты можешь идти!
Закрыв за собой дверь, Аким Акимович бросил плеть на стол, сел в кресло и, откинувшись на спинку, достал папиросы. Машинально постукивая мундштуком о портсигар, он долго смотрел на покорно стоявшую перед ним жертву, как бы изучая, с какой стороны к ней подойти. Взгляд его был пристальный, холодный, как у змеи. Не так ли смотрит удав на кролика, собираясь его проглотить? Но Вася кроликом не был и чувств кролика не испытывал. Не было у него и страха перед жестоким и беспощадным врагом. Вася был уверен, что сейчас ему придется попробовать плети.
«Пускай бьет. Рабочим-революционерам еще хуже было», — думал он. И от этой мысли сильнее билось сердце и сохло в горле. Ему даже хотелось испытать себя и пострадать за революцию.
— Где же спрятана типография? — спросил, наконец, пристав.
Настала решительная минута.
— Далеко спрятана. Вам не найти, — угрюмо пробормотал Вася и покосился на лежащую плеть. Он ждал, что пристав вскочит, схватит плеть и начнет бить.
— Не найти? — усмехнулся Кутырин. — Может быть, вместе найдем?
— Ищите сами. Я не скажу! — твердо, почти вызывающе заявил Вася и поднял голову.
Но пристав остался невозмутим. Он неторопливо зажег спичку, прикурил и затянулся.
— А ты напрасно торопишься, — спокойно проговорил он, тонкой струйкой выпуская дым. — Давай поговорим, Зотов, по-хорошему. Да ты садись! Настояться еще успеешь. Послушай внимательно, что я скажу, и подумай! Выбор у тебя небольшой… Если скажешь, где спрятана типография, то я в долгу не останусь.
С этими словами Аким Акимович оглянулся, заметил что-то в углу, встал и, пройдя в конец комнаты, взял стоявшие там новые черные валенки. Похлопав их по голенищам, поставил рядом с Зотовым.