— Через десять минут Иоганнесбург.
Последний сюрприз ждал его на аэродроме в Иоганнесбурге, где они должны были пересаживаться на самолет дальнего рейса Кейптаун — Найроби.
Они вышли на пыльное, выжженное солнцем поле с группой низких белых зданий невдалеке. Почти тотчас приземлился еще один маленький зеленый самолетик бывшей патрульной службы. К нему быстро подъехала машина с красным крестом. Санитары проворно влезли в самолет с носилками, потом осторожно и бережно вынесли кого-то.
У Алексея вдруг сжалось сердце. Чуть задержавшись, отстав от своих, он шагнул к санитарной машине.
Так оно и было.
Бледная, с обострившимся лицом, на носилках лежала Толфорза.
Она чуть приподняла руку, показывая санитарам остановиться.
— Ты в Москву?
Он едва расслышал это и кивнул.
Она сказала:
— Меня тогда подобрали наши.
Он опять кивнул. Ему хотелось взять ее с носилок и понести на руках.
Толфорза слабо улыбнулась.
— Может быть, я тоже приеду в Москву.
Шофер уже открыл заднюю дверцу машины. Санитары быстро вкатили носилки внутрь, мотор зафыркал.
Алексей бросился вперед.
— Ну, подождите! Подождите!..
Санитар, влезая в кузов, остановил его:
— Ничего. Не надо ее волновать. Потом вы ей напишете.
Машина уехала.
Алексей огляделся. Борис, Кирилл и летчик ждали его…
А.Насибов
Письменный прибор
РАССКАЗ-БЫЛЬ
I
Дзержинский тяжело поднялся из-за стола, поправил движением руки сползшую с плеча шинель и прошел к окну.
Была зима, но неделю назад морозы сменились оттепелью, и вот в последние дни декабря идет дождь.
По стеклу змейками ползли водяные струи; в нижней части окна они сливались в пульсирующую, вздрагивающую пленку, сквозь которую едва виднелись сгорбленные фигурки людей, торопливо пересекавших площадь. Все вокруг было печально — и небо, и дома в отдалении, и сама земля.
Дверь отворилась. Вошла Карпинская. Дзержинский обернулся, присел на подоконник.
— Ну, — сказал он, — что с деньгами?
Карпинская чуть шевельнула рукой.
Дзержинский вернулся к столу и, опустившись в кресло, задумчиво прикусил палец.
Да, с деньгами было плохо. В тот год ВЧК начала собирать безнадзорных ребят, создала первые детские дома. Советская власть отдавала туда все, что могла, из скудных запасов продовольствия — люди в Москве сидели на четвертушке хлеба, да и та бывала не каждый день.
Так же туго было с одеждой и обувью. Но работа не прекращалась. Сотрудники ЧК вместе с активистками женотделов обходили детские дома, бдительно следя, чтобы каждая пара сапог, каждый фунт хлеба расходовались строго по назначению.
И вот вчера завхоз одного детского дома сбежал, захватив все, что мог унести, — ребячий паек хлеба на неделю и кое-что из белья. Дети сидят голодные. Так будет и завтра и послезавтра: в ближайшие дни продуктов не предвидится. А теперь, с приходом Карпинской, выяснилось, что не удалось раздобыть и денег. Значит, придется отказаться от мысли закупить хлеб в окрестных деревнях.
Взгляд Феликса Эдмундовича, рассеянно блуждавший по столу, остановился на письменном приборе. Сделанный из мрамора и серебра, он был очень красив и, вероятно, стоил немалых денег. Это был подарок. Чекисты высмотрели прибор в антикварном магазине, устроили складчину и преподнесли его своему председателю в день рождения.
Сейчас Дзержинский глядел на прибор так, будто видел его впервые, потом позвонил.
Вошел секретарь.
— Ящик, — сказал Дзержинский, — достаньте ящик или коробку побольше. И стружек, если найдете. И бечевку.
Карпинская порывисто шагнула к столу:
— Феликс Эдмундович!..
Дзержинский так посмотрел на нее, что она смолкла на полуслове.
Через полчаса Карпинская везла в автомобиле председателя ВЧК большую картонную коробку. В ней был бережно упакован письменный прибор.
У крупного комиссионного магазина на Арбате машина остановилась…
II
В начале одиннадцатого часа ночи Карпинская вновь вошла в кабинет председателя ВЧК.
Она доложила: продукты закуплены и ребята накормлены.
Ей хотелось рассказать и о том, что, узнав о продаже письменного прибора, чекисты решили в день получки вновь сложиться, выкупить прибор и водворить его на место. Но она промолчала — Феликс Эдмундович выглядел больным. Чувствовалось, что он едва держится на ногах. Не следовало его волновать.
Выслушав доклад, Дзержинский попросил сотрудницу подождать и углубился в бумаги.
Несколько минут Карпинская стояла у двери. Наконец председатель ВЧК поднял голову.
— Подойдите, — сказал он.
Карпинская приблизилась к столу. Это была молодая женщина — маленькая, круглолицая. Старенькое пальтишко ладно облегало ее стройную фигурку. На воротнике и на плечах блестели капельки дождя. Обута Карпинская была в старые башмаки — из-под левого на паркет натекла лужица.
— Устали?
— Не очень…
— Устали, — повторил Дзержинский, — устали дьявольски! И холодно вам. И башмак прохудился.
Внезапно он выхватил из кармана платок, прижал ко рту, закашлялся.
Карпинская метнулась к столику в углу кабинета, принесла воды.
— М-да, — отдышавшись, проговорил Дзержинский. — Вот какие дела.
И он улыбнулся. И это было так неожиданно и хорошо, что Карпинская побагровела, неловко подогнула ногу в рваном ботинке.
— Все же домой не пойдете, — сказал Дзержинский. — Есть поручение.
Он подошел к висевшему на стене большому плану Москвы, отыскал нужное место, постучал по нему пальцем.
— Вы проверяете все детские дома, исключая этот, не так ли?
— Да, Феликс Эдмундович, — подтвердила сотрудница.
Дом, о котором шла речь, принадлежал известной танцовщице и ее мужу. Недавно они заявили, что подобрали с улицы группу ребят и хотят поставить их на ноги. Движимые чувством уважения к новой власти и состраданием к безродным детям, они сделают все, чтобы достойно воспитать их. Никакой платы не требуется. Единственно, что нужно, — это пища и одежда для сирот.
Актриса представила список воспитанников и получила на них одежду и продовольствие. Карпинская и ее помощницы, обходившие детские дома с проверкой, в особняк танцовщицы не заглядывали: как-то неловко было обижать недоверием добрых, отзывчивых людей.
— Отправляйтесь туда немедленно, — сказал Дзержинский. — Возьмите с собой активисток.
— Поняла, Феликс Эдмундович.
— Обысков не устраивать, но дом осмотрите как следует. Дом и ребят. Что-то там неладно…
Карпинская сделала движение к двери.
— Оттуда — прямо ко мне!
— Но это будет поздно. Вам надо отдохнуть…
Дзержинский нетерпеливо шевельнулся в кресле.
— Машины дать не могу, все в разгоне, — сказал он. И вновь оглядел ботинки сотрудницы. — Завтра вам выпишут обувь.
III
Время близилось к полуночи, когда Карпинская и поднятые ею с постелей пятеро активисток женотдела отыскали нужный особняк.
Дом, казалось, спал. Сквозь наглухо зашторенные окна не пробивался свет. За окованной медью парадной дверью было тихо.
Нещадно поливаемые дождем, который как зарядил с утра, так и не унимался, женщины медлили у крыльца.
Карпинская позвонила.
Молчание.
Она вновь нажала кнопку звонка.
Послышались шаги.
— Кого надо? — спросили из-за двери.