Долгим был путь к Порику Алексея Крылова. Еще когда прятался в Вильи-Монтиньи Марк Слободинский, свел он Крылова с маки. Крылов понравился французам, французы — ему. Был он в числе тех трех налетчиков, что днем напали на вокзал города Ланса, обезоружили охрану, захватили 135000 продовольственных карточек, сумели их вывезти, целый автомобиль, и остаться в живых при этом. О “ланском рейде” писали в газетах, а тысячи французских хозяек, кормивших тысячи скрывающихся подпольщиков, хоть ненадолго перевели дух, набрав продукты по карточкам.
Через несколько дней после Ланса крыловская группа маки напоролась на немцев. Был ранен и захвачен в плен командир — Жорж. Ночью восемь партизан ворвались в немецкий военный госпиталь, Крылов ручным пулеметом сдерживал охрану, а семеро других искали по палатам Жоржа. Но Жорж ослабел от ран так, что и нести его было нельзя, тем более — под огнем. Семеро французов поцеловали в последний раз своего командира, потом кто-то из них сменил Алексея у пулемета, а Алексей по-русски, трижды приложился губами к холодным, жестким губам умирающего: “Идите, ребята, спасибо”, — прошептал Жорж, закрывая глаза.
А потом — провал. Молодежь группы без разрешения руководства сделала налет на станцию Лэвет, — там тоже хранились продовольственные карточки. Партизан окружили, взяли в плен, пытали. Один не выдержал — заговорил. По явкам и конспиративным квартирам арестовали почти весь отряд. Осталось на свободе трое, Крылов среди них. Трое — это не так мало, но один пистолет на троих — маловато. Все-таки решили напасть на мэрию Дрокура и в мэрии разжиться и оружием, и деньгами, и документами. Перед самым нападением зашли в кафе рядом с мэрией, заказали двойной кофе для крепости духа. Хозяйка чуть внимательней обычного посмотрела на одного из французов, уходя за портьеру наливать кофе. Телефон, как оказалось, тоже стоял за портьерой. Когда трое прихлебывали кофе уже со дна, немцы вбежали в помещение. В первую же минуту убили обоих французов, Крылов выпрыгнул в окно и ушел, израненный, от погони — был он очень вынослив, но гибель все-таки ждала его, неминучая, без жилья, еды и бинтов. Ему повезло и тут: люди Порика подобрали его. Вскоре он командовал отделением.
Вот такие люди и многие другие, подобные им, составляли ядро отряда имени Чапаева.
Все они относились к Порику с искренним уважением, мало того — с любовью. Он был самым опытным, самым умным и самым бесстрашным среди опытных, умных и бесстрашных. Он их собрал, он дал им цель и надежду и научил драться за цель и отстаивать надежду. В этом двадцатитрехлетнем мужчине уживались и черты эдакого “батьки”, типа Чапаева и Пархоменко, и воля политработника, и хватка кадрового командира. “Сумеете командовать отделением…” — вспоминал он начальника харьковского училища. И повторял это всем командирам отделений. И учил их, учил беспрерывно, — учил военной самостоятельности.
И потому отделения разрастались. По существу, это были уже не отделения, а целые отряды. Вскоре у Федорука, скажем, считалось больше тридцати, у Ткаченко больше пятидесяти… Они, в свою очередь, дробили отряд на отделения, а отделения вновь отпочковывались в отряды. Рамки чапаевцев раздвигались, вместо отряда рождалась система отрядов. Так или иначе, к нему тяготели отряды и подпольные комитеты всего Севера Франции.
Французы называли Порика Базилем, Василием Бориком, наши — лейтенантом Громовым. В подвале писчебумажного магазина сестер Рене и Сомоны Виолэ в Париже, где заседал ЦК советских пленных, имя Порика упоминалось частенько. Чем шире раздвигался отряд имени Чапаева, тем пристальней вглядывались в него враги и друзья. Руководителем советских партизан всего Севера Франции Василий был назначен давно, поскольку он и был им фактически. А весной 1944 года по предложению Гастона Ляроша лейтенанта Порика кооптировали в члены ЦК. Шел тогда Василию двадцать четвертый год.
Вся громада маки и партизан, все эти тысячи сильных мужчин могли делать свою смертную необходимую работу потому, что их связывали между собой, стягивали воедино мальчики и молоденькие девушки, именуемые связными. Детям и девушкам было легче передвигаться по Франции. Только они, не вызывая подозрений, имели возможность часто “ходить в гости”, им не надо было бояться облав или тревожиться о документах. Если можно вообще говорить о личной безопасности во время мировой войны, то хоть краем она, безопасность, прикрывала именно детей и девушек.
Так кто же они, неприметные и полузабытые маленькие герои и худенькие героини?
У Порика было двое постоянных личных связных, не считая, конечно, многих временных. Первый — пятнадцатилетний француз Жильбер — долговязый веселый подросток, влюбленный в Порика и боготворящий его. Расторопный, толковый отрок, Жильбер на лету схватывал суть Васиных франко-украинских приказаний.
Вторым связным была Галя Томченко. Она немного знала польский язык и в Бомоне, работая при кухне, выдавала себя за полячку Анну. “Полячка”, однако, хорошо “спивала” по-украински, на этом-то они и познакомились. Галя вначале побаивалась грозного лагерного старшину и пугалась, получая от него странные приказы по раздаче еды. Потом начала кое-что понимать и вскоре узнала о своем первом воинском задании: принести в лагерь патроны от французов. Вместе они ушли из лагеря, вместе воевали в Па-де-Кале. Их связывало большее, чем военная судьба, после войны хотели они пожениться.
А вот типичная биография еще одной связной, Антонины Хаблюк. Семья была украинская, горняцкая, строгая, давно проживавшая во Франции. В 1935 году вступила Антонина во французский комсомол, а чуть только заневестилась — война. В 1943 году семья приняла по предложению Сопротивления бежавшего из лагеря Алексея Грященко. Прожил Грященко у Хаблюков мало: восемь дней, но юноша он был привязчивый и до последнего дня потом посылал весточки Антонине. Последний день его, однако, был недалек. В группе из двадцати человек пошел он к бельгийской границе: там леса росли погуще. Группа дошла до места, но тут же столкнулась с немцами, была разгромлена, взятых в плен долго били, пытали и опять разбросали по лагерям. Грященко сбежал вновь, ночью пробрался к Хаблюкам, попрощался, сказал, что немцев ненавидит, и ушел туда же, к бельгийской границе, в новую группу. Дошел, был принят и погиб через неделю в бою.
А к Хаблюкам прислали Алексея Крылова. От них он и ушел в маки и после всех своих приключений снова был направлен к Хаблюкам, — теперь уже от Порика. Долго была Антонина связной у Крылова, хотя и перебрасывали ее из отряда в отряд. Вот, скажем, отрывок из ее отчета: “По заданию командира отделения, Михаила Бойко, я направилась в Дурж за пулеметом. Меня сопровождал командир отделения Иван Федорук, направлявшийся туда же за гранатами. С запиской от Адоньева я получила от Василия Порика разобранный пулемет”.
Как видите, в коротком отрывке — и Федорук, и Бойко, и Адоньев, и сам Порик. Так и ходила девчушечка из города в город, от дома к дому, рискуя собой ежечасно, потому что лишь за два месяца, если подсчитать, перенесла она на себе 12 пулеметов, 3 пистолета, 4 гранаты и без счета листовок, приказов и прокламаций.
Немцы, разъяренные и озлобленные, бросили немалые силы на розыски Порика и его отряда. Теперь, когда уже стало известно, что же это за таинственные партизаны орудовали целый год в Па-де-Кале, задача казалась гестаповцам сравнительно нетрудной. Кого ловить — ясно, где ловить — ясно. Понятно, сбежавшие украинцы постараются спрятаться поглубже, но аппарат рейха умеет вытягивать врага из самых глубоких нор. Чем-нибудь себя обнаружите, вы, не знающие языка и территории, вы, оказавшиеся в безлесной стране, где прятаться можно только по городам и селам, а там каждый дом на учете. Линия фронта от вас далека, не пытайтесь создать видимость, что вы сбежали из Па-де-Кале, что вас нет здесь: вам некуда бежать, вокруг вас со всех сторон Европа Третьего рейха.
А Порик и не бежит. Они совсем не для того ушли из Бомона, чтобы прятаться. “Мы здесь, вы нас слышите? — спрашивают чапаевцы. — Мы здесь, мы взорвали депо станции Били-Монтиньи, и двадцать четыре шахты не работали, пока издалека не пригнали сюда новые паровозы. Мы напали на жандармское управление в Монтиньи-ан-Гоэле. Мы подняли на воздух военные заводы предателя во Фревене, работавшие на немцев. Горит ваша автобаза в секторе Фревен — Шапель, горят баржи с углем на каналах всего департамента, взорваны электролинии высокого напряжения — и опять простаивают шахты, оставшиеся без энергии! Мы здесь, мы не думаем уходить, вы знаете нас — и все-таки мы неуловимы, мы почти не несем потерь! Попробуйте нас взять — вот мы!”