Трудно рассчитывать каждый шаг в незнаемом. И я опять не рассчитал, забыв о том, где я и кто я:
— А кто тебе сейчас мешает с Олегом?
— Сережа!
И столько ужаса было в этом вскрике, что я невольно закрыл глаза.
— У тебя что-то с памятью, Сережа. Такие вещи не забывают. Галка получила похоронную еще в сорок четвертом году. Ты не мог не знать.
Что я знал и чего не знал? Разве я мог сказать ей об этом?
— Ты или притворяешься, или болен. По-моему, болен.
— А ты спроси меня: какое сегодня число, какой год и так далее.
— Я еще не знаю, что надо спросить.
— Так ставь диагноз, — озлился я. — С ума сошел, и все!
— Это не медицинский термин. Есть разные виды психических расстройств… Ты о чем хотел говорить со мной?
Теперь уже я не хотел. Если бы я сказал ей правду, она меня тут же отправила бы в психиатрическую больницу. Надо было выкручиваться.
— Понимаешь, какое дело… — начал я свою поспешную импровизацию, — произошло одно прискорбное событие… Весьма прискорбное…
— Ты уже говорил. Какое?
— В общем, я ушел из дому. От жены. О причинах говорить не буду. Но мне необходимо убежище. Хотя бы на сутки. Ночлегус вульгарис…
Я замолчал. Она тоже молчала, разглядывая кончики пальцев.
— Разве у тебя нет друзей?
— К одним нельзя, к другим неудобно. Знаешь, как иногда бывает… — Я старался не смотреть ей в лицо.
— А если бы ты меня не встретил?
— Но я тебя встретил. Она все еще колебалась:
— Это неудобно, Сережа.
— Почему?
— Неужели ты сам не понимаешь?
— Знаешь что?.. — опять озлился я. — Вызывай психиатра. Ночлег мне, во всяком случае, будет обеспечен.
Я посмотрел ей в глаза: врач-профессионал исчез, осталась просто испуганная женщина. Непонятное всегда страшно.
— Комната не моя, — проговорила она тихо. — Подождем Галку.
— А если она опять заночует в институте?
— Я позвоню ей. Телефон в передней. Посиди пока.
Она вышла, оставив меня одного в комнате, в которой мне было все знакомо почти до мелочей. Из этой комнаты я пошел в загс. Из этой ли? Нет, не из этой. Как в подобии треугольников что-то совпадало, что-то нет.
Я взял со стола карандаш и записал в блокноте:
“Если со мной что случится, дайте знать жене Галине Громовой. Грибоедова, 43. Сообщите также в Институт мозга профессорам Заргарьяну и Никодимову. Очень важно”.
Слова “очень важно” я подчеркнул три раза так, что карандаш сломался. То, что хотелось приписать дальше, так и осталось неприписанным.
А положив блокнот в карман, я понял, что опять сделал глупость. Мои Заргарьян и Никодимов этого письма не получат. А Галя Громова носит здесь другую фамилию.
В передней раздался звонок, и сквозь полуоткрытую дверь я услышал, как щелкнул замок и Лена сказала:
— Наконец-то! Я тебе только что звонила.
— А что случилось? — спросил до жути знакомый голос.
— У нас Громов Сережка.
— Ну и хорошо! Будем чай пить.
— Понимаешь, Галина… странный он какой-то… — Лена понизила голос до неслышного шепота.
— Что он, с ума сошел? — донеслось до меня.
— Не знаю. Говорит, что ушел от жены.
— Господи, какой вздор! Он тебя разыгрывает, Ленка, а ты уши развесила. Я полчаса назад ее видела.
Дверь распахнулась. Я вскочил и замер. У двери стояла моя жена.
То же лицо, тот же возраст, даже прическа та же самая. Только серьги незнакомые и костюм, какого я у нее еще не видел. Я молча стоял, силясь сдержать волнение.
— Ты что это придумал? — спросила Галя. Я молчал.
— Только что я видела Ольгу. Ехала домой и ждет тебя к ужину. Кажется, вы собираетесь на ленинградский балет?
Я молчал.
— Что это за штучки? Ленку разыгрываешь. Зачем?
Я не мог найти слов для ответа. Все рухнуло. Какие объяснения могли бы удовлетворить их? Правда? Но кто в моем положении отважился бы на это?
— Лена говорит, что ты болен, — продолжала она, пытливо меня разглядывая. — Может быть, правда болен?
— Может быть, правда болен, — повторил я.
Я не узнал своего голоса — таким чужим и далеким он мне показался.
— Ну что ж, — прибавил я, — извините. Я, пожалуй, пошел.
— Куда? — встрепенулась Галя. — Одного не пустим. Я отвезу тебя домой. — Она выглянула в окно. — Вон и такси мое стоит. Ленка, добеги: может, успеешь задержать.
Мы остались одни.
— Что все это значит, Сергей? Я ничего не понимаю.
— Я тоже, — сказал я.
— А все-таки?
— Ты, кажется, физик, Галя? — бросил я наудачу. Она насторожилась:
— А что?
— Ты имеешь представление о множественности миров? Сосуществующих рядом миров? Одновременно загадочно далеких и удивительно близких?
— Допустим. Есть такие гипотезы.
— Тогда допусти, что один из смежных с нами миров подобен нашему. Что в нем тоже есть Москва, только чуть-чуть другая, может быть, те же улицы, только иначе орнаментированные. Иногда те же дома, только с другим номерным знаком. Что там есть и ты, и я, и Лена, только в других отношениях…
Она все еще не понимала. Но мне уже давно надоел мой предшествовавший душевный маскарад. Я отважился:
— Допусти, что в той, другой жизни тебя зовут не Галя Новосельцева, а Галя Громова. Что вот из этой комнаты шесть лет назад мы с тобой пошли в загс. А сейчас произошло чудо: я переменил оболочку… заглянул в ваш мир. Вот тебе и дьявольщина для наших ограниченных умишек.
Она глядела на меня уже с испугом. Вероятно, думала, как и Ленка: внезапное помешательство, бред.
— Ладно, покончим с этим, — скривился я. — Вези куда хочешь, мне все равно. И не пугайся: ни душить, ни целовать тебя я не буду. Вон уже Ленка рукой машет. Пошли.
Галя, должно быть, и в этом мире обладала той же выдержкой. Минуту спустя она уже успокоилась.
— Надеюсь, мы не будем при шофере заниматься научной фантастикой? — спросила она, подходя к машине.
— А ты считаешь, что научной? — не утерпел я.
— Кто знает?
На лице ее я не читал ничего особенного. Обычное поведение умной женщины. Галино поведение с чужими, но не безынтересными ей людьми. Внимательные глаза, уважительный интерес к собеседнику, бессознательное кокетство, насмешливость.
— Почему у вас памятник Пушкину посреди площади? — спросил я, когда мы проезжали мимо.
— А у вас где?
— На бульваре.
— Врешь ты все. И о загсе соврал. И почему шесть лет назад?
— Судьба, — засмеялся я.
— Где я была шесть лет назад? — задумчиво проговорила Галя. — Весной в Одессе.
— И я.
— Что ты врешь? Ты же не поехал с нами.
— Это я у вас не поехал, а у нас — наоборот.
— Стран-но, — по слогам сказала она и прибавила, критически посмотрев на меня: — А ты не производишь впечатление больного.
“Приятно слышать”, — хотел сказать я, но не сказал. Черный шквал ударил мне прямо в лицо. Все потемнело.
— Что с тобой? — услышал я испуганный крик Гали и ее же торопливые, взволнованные слова: — Голубчик, остановите где-нибудь у тротуара. Ему плохо…
…Я открыл глаза. Лиловый туман все еще клубился в машине. Из тумана глядело на меня лицо женщины.
— Кто это? — хрипло спросил я.
— Тебе плохо, Сережа?
— Галя? — удивился я. — Как ты здесь очутилась? Она не ответила.
— Что-нибудь со мной случилось там… на бульваре? — спросил я и оглянулся.
— Случилось, — сказала Галя. — Поговорим потом. Можешь ехать домой или нужен врач?
Я потянулся, тряхнул головой, выпрямился. Можно было явно обойтись без врача. Пока мы ехали, я рассказал Гале, как шел по Тверскому бульвару, как закружилась у меня голова и как я в лиловом тумане пытался разговаривать сам с собой.