Нерст опять наклонился к микроскопу. Точно и ловко работая манипулятором, он повернул муравья так, чтобы удобнее было рассмотреть строение брюшка.
— Да, конечно, жало у этого экземпляра лишь в самом зачаточном виде... Я не думаю, чтобы этот муравей мог ужалить. Но, впрочем, это еще ничего не доказывает. Должен снова повторить: я высказываю сейчас, по вашему настоянию, всего лишь самые беглые, поверхностные замечания, ни к чему меня не обязывающие. Вы должны понять: это новый вид, еще не известный науке, и при более подробном изучении все может оказаться совсем не так.
— Вы могли бы взять на себя такое исследование?
— Разумеется, я займусь этим немедленно и совершенно независимо от вашей просьбы.
— Благодарю вас. Оставить вам это?
— Если возможно.
— Конечно. Когда можно ждать первых результатов?
— Позвоните мне дней через пять...
Мэдж и тихонько отошла от двери. В кабинете задвигали стульями. Мэджи открыла дверь спальни и остановилась на пороге. Мужчины вышли из кабинета. Мэджи встретилась взглядом со следователем и машинально поправила волосы. Блеснуло золото рубиновых сережек. В равнодушно-официальном взгляде полицейского промелькнуло любопытство.
— Моя жена, — представил Нерст.
— Очень приятно, — сказала Мэдж.
— Очень приятно, — повторил следователь. Он старался незаметно нащупать в кармане кнопку включения магнитофона, но это ему не удавалось.
— Ваша шляпа внизу, — сказал Нерст.
— Да, да, я помню, — сказал сыщик.
25 июня.
19 часов 26 минут.
Томас Рэнди стоял на обочине томатного поля и смотрел на унылое серое небо.
— Ночью будет дождь. Сегодня можно не поливать, ночью будет дождь. Когда вечером такое серое небо, ночью всегда идет дождь. Э-гей! Дэви! Пошли домой!
— Сейчас, папа, — отозвался Дэви. Он бегал у самой границы участка, там, где начинался лес, и ловил бабочек.
Томас Рэнди еще раз окинул взглядом свои хорошо обработанные поля, белые строения фермы, волнистую линию холмов на горизонте, темную стену леса и серое бесцветное небо. «Хорошее небо», — подумал Том Рэнди. Он родился и вырос на этой ферме. Его отец прожил здесь всю свою жизнь. Его дед пришел сюда почти сотню лет назад в крытом фургоне с парой коней, топором и лопатой. Он корчевал лес, убирал камни, пас овец и стрелял волков. Его сын — отец Тома Рэнди — с бульдожьим упрямством боролся за этот клочок земли. Пахал, сеял, радовался первым всходам, убирал, молотил, разрезал длинным ножом первый горячий хлеб нового урожая, голодал в засуху, слезящимися от пыли глазами следил за каждым облачком на раскаленном знойном небе, занимал деньги под урожай, годами выплачивал ссуды, сажал яблони, рубил молодые яблони, когда они не давали дохода, выпрашивал семена на посев, мял в жестких пальцах сухую пыльную землю, любил ее, боролся за нее, дрался за нее до тех пор, пока его самого, строгого и неподвижного, не закопали в эту пропитанную его потом землю.
Том Рэнди нагнулся и поднял горсть земли. Она была сухая и пыльная. «Ночью будет дождь, — подумал Рэнди. — Будет хороший дождь...»
На дороге, ведущей из леса, показался автомобиль. Это был старый, разбитый, звенящий крыльями и лязгающий дверцами «плимут» послевоенного выпуска.
— Хэлло, как тут насчет работы? — спросил водитель, притормаживая машину. У него было скуластое смуглое лицо со следами оспы на лбу.
— Доллар двадцать, завтра с утра, убирать шпинат, — ответил Том Рэнди.
— О'кей. Где поставить машину?
— Направо, около сарая. Завтра к шести на работу. Как зовут? — Рэнди вытащил из заднего кармана записную книжку.
— Васко Мораес.
— Уоск Моррис? — переспросил Рэнди,
— Нет... Вас-ко Мо-ра-ес.
— По буквам, пожалуйста.
— Я не очень твердо знаю английскую азбуку... Васко Мо-ра-ес...
— Мексиканец?
— Нет.
— Метис?
— Нет. Бразилиа. Бразильянос...
Рэнди кивнул головой.
— Ладно, доллар двадцать, завтра к шести. — Он обернулся, чтобы посмотреть, что делает Дэви.