И села. Столик у нее опять стал белый. Старик начал объяснять, что это для того, чтобы молекула могла сцепиться с другой молекулой, только не какой угодно, а какой нужно. Это углубление вроде отверстия в замке, а у той молекулы, с которой нужно сцепиться, есть выступ — как ключ от этого замка, и поэтому молекулы могут найти друг друга среди остальных. Тут я увидел, что Лида кладет на мой столик книжку.
Я не хотел сейчас читать, мне было интересно слушать, но я не удержался и раскрыл книжку. И вдруг все кругом будто исчезло, ничего я уже не видал, а только смотрел на первую страницу. В самом низу там было напечатано: «Москва, 1980».
Я еще раз прочел это и все равно ничего не понял. Как это — 1980 год? Я нагнулся к Лиде:
— У тебя есть еще какая-нибудь книжка?
— Зачем тебе?
— Дай, не спрашивай!
Она порылась под столиком и сунула мне какую-то книгу, совсем новенькую. Я даже названия не прочел, а сразу посмотрел на год издания.
Одна тысяча девятьсот восьмидесятый! Одна... тысяча... девятьсот... восьмидесятый!
Меня будто по голове стукнули — столик даже начал расплываться перед глазами. Я протер глаза и удивился: пальцы стали мокрые.
И вдруг я сразу все понял. Никакой это не другой город, а это совсем другое время. Значит, эта машина, в которую я влез, была машина времени, как в книжке Уэллса, и я залетел на десять лет вперед. А Валька там остался. Я почему-то представил, что Валька остался далеко-далеко внизу, маленький такой, а я сразу стал старше на десять лет.
То есть нет, я не стал старше, потому что я, наверно, в один момент перенесся. Это вокруг меня все стали старше! Как эта Лидка. Когда я был еще там, сегодня утром, ей сколько было? Ну, от силы три года...
У меня внутри что-то медленно перевернулось. Я опять нагнулся к Лидке и спросил:
— Тебе сколько лет?
— Мне послезавтра тринадцать, — быстро прошептала она, — у нас в номере будет день рождения. Приходи...
Какой там день рождения! Какие тринадцать, когда ей только сегодня утром было три года! Я же сам видел, как она рожи корчила и орала как сумасшедшая.
Я с испугом посмотрел на Лиду, будто она выросла прямо на моих глазах. А может, это и не та совсем Лидка?
— Слушай, ты где живешь? — спросил я.
— Наш номер в седьмом корпусе, — ответила Лида.
— Да нет, не здесь, а вообще.
— В городе?
— Ну да, в городе!
— Мы раньше жили на Коммунистической, а теперь на Советской.
— На Коммунистической? В каком доме?
— Не помню, я тогда маленькая была. А что?
Я боялся дальше спрашивать. Я тоже живу на Коммунистической. То есть жил, десять лет назад. Как же так, ведь я не вырос, почему же Лидка выросла? Ну да, конечно, пока я летел, время-то шло. Я через него перепрыгнул с немыслимой быстротой, поэтому мне и казалось, что я лечу, а для всех других оно нормально шло. Наверно, и Валька уже вырос... Ой, да он уже институт, наверно, кончил!
И вдруг я понял, о чем мне надо спросить Лидку. Правда, сзади все время шипели, чтоб мы перестали шептаться, но я уж решил не обращать на них внимания, пускай потерпят...
Я совсем тихо прошептал:
— Ты не знаешь таких, Корниловых? У них еще сын есть, Колька, ему двадцать два года...
Ужасно странно было говорить про себя, как про другого человека. Как же мне может быть двадцать два года, когда я вот тут сижу и все видят, что мне двенадцать?
— Ой, — пискнула Лидка, — а ты их знаешь? Это наши соседи бывшие, дядя Леша и тетя Женя. Они под нами жили на Коммунистической. Только они давно переехали: дяди Лешин институт перевели сначала в город (я тогда еще маленькая была), а потом уже совсем. А Колька здесь остался, он здесь учился, и сейчас он тут в городе работает...
Ой как мне страшно стало! Какой-то Колька Корнилов тут в городе живет... работает... Да вот же я здесь, Колька Корнилов, из шестого «Б», я еще в школе учусь, и никуда мои родители не уезжали! И я нигде не работаю!
Сзади так зашипели, что Лидка замолчала и отвернулась от меня. Я встал, ничего не соображая, и начал спускаться по проходу. У самой двери меня догнала Лидка; лицо у нее было встревоженное.
— Что с тобой? — быстро спросила она. — Ты заболел? Отвести тебя к киберу?
— Нет-нет, — пробормотал я, — ничего, я сам пойду... Ты оставайся... оставайся, пожалуйста!
Она все-таки вышла вслед за мной.
— Ладно, я к тебе потом зайду, вечером. Ты в каком корпусе?
В каком я был корпусе? Ни в каком я не был корпусе! Я даже вообще все равно что не был здесь. Не мог я здесь быть — и все; здесь был какой-то другой Колька Корнилов, взрослый.
— Слушай, Лид, — сказал я, повернувшись к ней, — а ну, посмотри на меня. Ты меня не узнаёшь?