— Толика поймали, — сказал мне Шурка. — Он говорит, что Петын с новыми документами уехал в Ташкент.
— Эх, — вздохнул Гаврилов, — шпионов ловили, а фашиста упустили. Нужно, чтоб люди с детства могли отличать человека от фашиста.
Егор Алексеевич говорил это всем. Он смотрел куда-то поверх наших с Шуркой голов, но мне казалось, что он смотрит на меня и что все смотрят на меня.
Что было дальше
Во второй половине октября 1941 года, когда фронт придвинулся к Москве и через поля совхоза, где мы летом просили машину, пролегли противотанковые рвы, а над Москвой вперемешку со снегом летали фашистские листовки, когда над Мавзолеем был воздвигнут двухэтажный фанерный дом с мезонином, когда на улицах в центре города появились долговременные огневые точки, когда мы с Шуркой помогали строить баррикады возле нашего моста, а на ближних улицах стояли надолбы, — Сережа Байков и Галя Кириакис ушли на фронт.
У Гали была справка об окончании курсов медсестер. За Сережу хлопотала комсомольская организация.
Они ушли на рассвете, когда из репродукторов возле кинотеатра звучала первая песня той поры — “Священная война”.
В тот день после работы к тете Лиде пришел Андрей Глебович. Он долго сидел за столом, мешал ложечкой чай в стакане, но не пил его. Просто сидел за столом, ничего не говорил и мешал ложечкой чай в стакане. До сих пор я слышу, как позванивает эта ложечка.
Вечером, как всегда, была воздушная тревога.
Я вылез на крышу и увидел, что Москва вся белая, белая…
Было холодно. Замерзла вода в пожарной бочке. На крыше мы теперь сидели в зимних пальто и шапках.
— В магазинах только кофе остался, — сказал Шурка. — Даже крабов нет.
Мы были на крыше вдвоем с Шуркой.
Я представил себе, как шагает по дороге Сережа Байков — белобрысый, с белыми бровями и белыми ресницами. Он идет в шинели с винтовкой. А рядом с ним шагает Галя.
Из-под пилотки — черные кудри, на боку — санитарная сумка, и поет она песню из кинофильма “Остров сокровищ”:
Если ранили друга.
Перевяжет подруга
Горячие раны его…
“Погоди, — подумал я, — постой! Зачем же это?”
Я не хотел, чтобы Сережку ранили. Я хотел, чтобы он всегда был абсолютно здоров и никто его не перевязывал.
Сережка погиб в 1943 году, Шурка — в 1945. Мой год на фронт не попал, и я вот живу.
АРИАДНА ГРОМОВА, РАФАИЛ НУДЕЛЬМАН
ВСЕЛЕННАЯ ЗА УГЛОМ
Фантастическая повесть
На окраине города стоял двухэтажный кирпичный домик. Со всех сторон его теснили светлые многоэтажные громады. Соседний домишко уже зиял темными провалами окон, и ребята шныряли в его пустых недрах, играли в разведчиков, татакали, изображая автоматные очереди. Дальше улица была перегорожена забором стройки, оставался только узкий проход по тротуару.
Всю свою жизнь, без малого сто лет, стоял этот домик на углу двух городских улиц, а теперь и улиц вроде не стало, и вообще он на отшибе очутился. Справа — забор стройки, слева, через дорогу, — забор заводского стадиона: только у строителей забор новенький, плотный, и желтые доски смолой пахнут, а забор стадиона давно посерел от дождей и расшатался. Напротив — скверик с высокими старыми деревьями, за ними прежних приземистых строений не видно, а поодаль уже возносятся новенькие нарядные девятиэтажники, и куда тягаться с ними невзрачному старенькому домишке, давно пришедшему в негодность.
Домик доживал последние дни. Жильцы ездили смотреть новые квартиры в новых домах, одна семья уже переехала и квартира на первом этаже пустовала. Но в остальных жизнь пока шла своим чередом. В последние дни население домика даже несколько увеличилось: к Кудрявцевым приехал в гости дядюшка с Украины, а у Анны Лазаревны Левиной поселился, ожидая обещанного места в общежитии, ее дальний родственник, студент Володя Лобанов.
Субботний вечер 9 сентября обитатели домика провели вместе: праздновали день рождения Галины Михайловны Кудрявцевой. В доме всегда жили дружно (ведь всего-то жильцов было — четыре квартиры, четыре семьи), а за последние недели общие заботы и предстоящая разлука окончательно сблизили оставшихся.
За столом и говорили в основном о переезде да о новых квартирах.
— Дотянули до начала учебного года, — пожаловался Костя Ушаков, учитель физики, — теперь придется мне через весь город двумя автобусами мотаться.
— Дадут нам поближе квартиру, что ты! — Его жена-Леночка беззаботно улыбнулась. — Мне тоже со своим заводом расставаться неохота. Я с начальником райжилотдела уже говорила. Зайду еще разок, проникновенно погляжу на него…
Леночка очень убедительно изобразила, как она посмотрит на начальника райжилотдела, — дядюшка с Украины даже крякнул и заявил, что за такой взгляд можно горы своротить.
— Ну, друзья, давайте выпьем за исполнение желаний! — предложила Галина Михайловна. — Пусть каждый выскажет желание, и мы выпьем за то, чтобы оно исполнилось. Дяде Мирону, как гостю, первое слово!
— А какие у меня могут быть желания? — воспротивился дядюшка. — Абы хуже не было! Живу, работаю, на здоровье не жалуюсь, семья тоже в норме…
— По службе, может, пожелания имеются? — иронически-заботливо осведомился Виктор Павлович Кудрявцев.
— И по службе у меня все в порядке! — упрямился дядюшка.
— А если… на Венеру слетать? — неожиданно подал голос десятилетний Славка, сын хозяев.
— Это мне — на Венеру? — страшно удивился дядюшка. — Ну ты сдурел, хлопец! Да что я там забыл, на той Венере!
Так дядюшка и не высказал своего желания. Зато Анна Лазаревна наговорила уйму — и все насчет сына: чтобы Шурик защитил докторскую диссертацию, чтобы его вторая жена оказалась хоть немного лучше первой и не портила ему жизнь, чтобы он вылечился от язвы и чтобы съездил в Англию…
— Ваш Александр Семенович уже и так заметная величина в кибернетике, а вам все мало, — возразил Кудрявцев. — Ну, я выскажу свое пожелание в общей форме: чтобы жизнь была интересной и неожиданной!
— Присоединяюсь! — заявила Галина Михайловна. — С одной оговоркой: чтобы неожиданности случались не у тебя в цехе! Пускай уж, на худой конец, у меня в “неотложке” — нас ничем не удивишь!
Затем Володя Лобанов сообщил, что мечтает о кругосветном путешествии; Леночка сказала, что сейчас она способна думать только о квартире и о мебели; Галина Михайловна и к ней присоединилась. А Славка объявил, что он бы лично хотел слетать на какую-нибудь планету, где имеется разумная жизнь.
— А что? Идея! — мечтательно отозвался Костя. — Встретиться бы с братом по разуму…
— С сестрой, скажи! — засмеялась Леночка.
— Неизвестно, чем обернется такая встреча, — сказал Кудрявцев. — А если у этого брата по разуму настроение не то?
— Ну, разумные существа как-нибудь найдут общий язык, — неопределенно пробормотал Костя.
— Что-то на планете Земля разумные существа нечасто находят общий язык… — меланхолически заметил Кудрявцев.
— Дядя Мирон, а если б вы встретились с марсианином, что бы вы сделали? — спросил Славка, скаля зубы.
— А ничего! — без колебаний ответил дядюшка. — Плюнул бы и пошел. Мне не до марсиан. Тут с людьми не управишься!
После этого заявления дискуссия о контакте сама собой прекратилась, и дальше говорили в основном о квартирах. Разошлись около полуночи. В половине первого весь дом крепко спал.
Володя Лобанов проснулся и увидел, что старинные часы на стене показывают без четверти восемь. Сквозь тюлевые занавески сочился ровный золотистый свет.
Володя расстроился. Он с детства приучил себя к режиму и всегда вставал ровно в семь.
Он вскочил с продавленного диванчика, натянул спортивные брюки, сунул ноги в кеды и стал торопливо завязывать шнурки. “Именины… — бормотал он при этом, фыркая от злости на самого себя. — Тосты… Портвейн!” Володя считал, что выпивать — это пошло. Да и пить он не умел. Ругался он шепотом, чтобы не разбудить Анну Лазаревну, которая спала за тонкой перегородкой в соседней комнате.