Вертолет приземлился примерно четверть часа назад. Открыв дверцу, пилот грубо вытолкнул меня из машины, но мне не дали упасть — чьи-то руки подхватили и поставили па землю. Я успел лишь подумать: почему вслед за мной не высаживают Эржи?…
Падение в лифте наконец прекращается. Снова лязг, звонок, меня выталкивают из тесной кабины и куда-то ведут.
С глаз срывают повязку. Стою посреди комнаты. Окон нет. Белоснежные стены, па полу — светлый пластик. Через круглое отверстие в потолке льется холодное сияние. В углу — низенькая койка, столик, стул с мягким сиденьем.
Мужчина, снявший с моих глаз повязку, пристально рассматривает меня. Ему, видимо, за тридцать. Широкополая шляпа бросает тень на округлое белобровое лицо. На мужчине коричневая рубашка, заправленная под пояс черных бриджей, кобура на ремне. Оп улыбается.
Заметив кровь, засохшую у меня на волосах, мужчина сочувственно покачивает головой, потом указывает на койку и направляется к выходу. Я бросаюсь вслед, нажимаю на дверь коленом, но она заперта.
Куда я попал? Где Эржи? Откуда здесь, в дремучем тропическом лесу, эта комната? Не привиделось ли мне все — и погоня за вертолетом, и стычка в воздухе, и бетонный забор, и лифт, и, наконец, этот пластик на полу? Мысли разбегаются. Меня тянет к койке, как магнитом, желание лечь оттесняет все остальное. И все же я пересиливаю себя, обхожу койку, направляюсь к умывальнику, который заметил в нише, за чуть отодвинутой шторой. Подставляю голову под холодную струю, вырвавшуюся из крана. И вдруг комната закачалась. Льющийся с потолка свет превратился в быстро мелькающий прозрачный диск. Да это же вращаются, описывая круг за кругом, лопасти винта вертолета! Диск надвигается на меня, еще миг — и лопасти искромсают тело, раскроят череп… В ужасе я хватаюсь за щиток на груди, но щиток взрывается синими искрами. И все исчезает. Только ветер пронзительно свистит, стонет, ревет и подхватывает меня, как перышко…
Чувствую, что возле меня кто-то есть. Пахнет лекарствами и… духами. Раскрываю глаза, и не могу сообразить, где я, почему лежу. Вижу над собой молодое красивое женское лицо. Его очень уродует черная полоска, что наискось пересекает лоб и закрывает левый глаз. На белый халат, небрежно наброшенный на плечи, спадают волнистые волосы. В тонких пальцах поблескивает шприц. Женщина заметила, что я рассматриваю ее, и нахмурилась.
— Лежать! Спокойно! — Голос у нее резкий, неприятный.
Что-то горячее разливается по телу. Шприц ложится на столик. Тонкие пальцы прижимают к моей руке вату.
— Куда меня привели?
Женщина неторопливо поправляет волосы, словно бы и не слышала моего вопроса. Говорит сама с собой:
— Хм!.. Идеальное строение черепа. Аномалия, парадокс природы. Вовсе не похоже на славянский тип…
— Куда меня привели? — Я пытаюсь подняться с койки.
Властный окрик заставляет втянуть голову в плечи.
— Лежать! Кто разрешил? — И небрежно: — Ты в надежном месте. С твоим здоровьем все в порядке.
Она все еще поправляет прическу, а я смотрю на круглый медальон у нее на шее. Странный паучок прицепился к золотому ободку, паучок-крестик с отогнутыми кончиками лапок. Так это же… Это же свастика! Отвратительная эмблема фашистов, самый позорный из всех существовавших когда-либо знаков.
Женщина догадалась, что приковало мой взгляд. Играя медальоном, сказала:
— Тебя заинтересовала эта эмблема? Ты знаешь, что она означает? Герб с таким знаком украсит самый могущественный город на земле, с которого начнется новая история человечества! Ты хотел бы жить в таком городе?
— Какой город? — бормочу я, невольно отодвигаясь от степы. — Вы о чем?…
— Лежи, лежи! — снова резко бросает женщина. — Тебе сколько лет? О, из тебя можно вылепить хорошего солдата! Жаль только… славянское происхождение… А может, ты не славянин? В твоем роду наверняка были выходцы из районов, заселенных арийцами. Ты что-нибудь знаешь о своем происхождении?
«Она не в своем уме, — подумал я. — Кто пустил ее в комнату? Откуда у нее шприц?…»
— Фрейлейн Труда, как всегда, философствует. Зачем торопиться, фрейлейн? — послышался воркующий басок.
В комнату бесшумно вошел небольшого роста полнеющий мужчина. Все на нем странно поблескивало: лаковые ботинки, серебристые нити, вкрапленные в ткань синего костюма, оправа очков, розовая лысина. Под мышкой он держал что-то завернутое в бумагу. Положив пакет на койку, к моим ногам, спросил:
— Как себя чувствует наш гость?
Женщина сверкнула единственным глазом.
— Уже совершенно здоров, для того чтобы…
— Понятно. Ты можешь сесть, — сказал мне лысый. — Разведи руки… Так. Нагни голову… Еще раз. Чудесно! После сотрясения мозга… Вы хорошо умеете лечить, фрейлейн!
— Вы же хотели, чтобы я быстрее поставила его на ноги. — Она взяла меня за подбородок. — Сколько будет семь, умноженное на шесть? Отвечай!
Я оттолкнул ее руку. Лицо женщины исказилось.
— Фрейлейн! — предостерегающе повысил голос лысый. — Ему надо кое-что объяснить… Ты в больнице, парень. Я хочу поговорить с тобой. А для этого мне надо убедиться в психической полноценности собеседника.
— В таком случае, быстро отвечайте: сколько будет четыре, деленное на два? — буркнул я.
Он пристально посмотрел на меня сквозь стекла очков. Не меняя интонации, поучающе сказал:
— Ты находился в тяжелом состоянии, за тобой ухаживали, тебе возвратили здоровье. Должен благодарить за это, а не вести себя, как дикий щенок.
Я проглотил слюну и посмотрел на фрейлейн Труду, на медальон со свастикой.
— Больница… В больницу не тащат с завязанными глазами. Я не дурачок! Вертолет опустился в глухом лесу. Где я нахожусь?
— Выходит, ты летел на вертолете? — спросил лысый. — Что за вертолет?
— Вам это известно не хуже, чем мне. Машина принадлежит международной научной экспедиции. Аугустино — вор, он украл вертолет. Вы обязаны сообщить в город Пери про машину и про меня. С нами летела также девушка, Эржи. Что с ней?
Лысый слушал, склонив голову набок.
— Конечно, конечно! Мы можем сообщить о тебе. Но тогда возникнет множество вопросов: во-первых, как ты очутился в вертолете; во-вторых, как объяснить твое спасение… Фрейлейн Труда, скажите, чтобы принесли газету.
Через минуту на пороге появился толсторожий молодчик — широкополая шляпа, коричневая рубашка, кобура на ремне, — в точности похожий на того, кто привел меня ночью в эту комнату. Лысый выхватил из его рук газету.
— Надеюсь, ты поймешь, что здесь напечатано. Ведь ты неплохо усвоил здешний язык. Да и по-немецки разговариваешь весьма прилично.
Меня почему-то совсем не удивило, что эти двое — одноглазая Труда и человек во всем блестящем — обращаются ко мне на немецком языке. Не удивило, видимо, потому, что когда свободно владеешь каким-нибудь языком, то при необходимости невольно начинаешь употреблять его незаметно для себя.
Я взглянул на газету. Это была «Популярная хроника», издававшаяся в Пери. На видном месте выделялся крупный заголовок:
«ВОЗДУШНАЯ КАТАСТРОФА».
Под ним шел текст:
«Позапрошлой ночью миссионер-протестант Гуго Ларсен стал очевидцем ужасного зрелища. Неподалеку от миссии в воздухе над лесом загорелся вертолет. Через минуту машина взорвалась. Это случилось над разлившимся после дождей безымянным притоком Вачуайо, в районе Больших болот, на расстоянии около 200 миль от Пери. Миссионер немедленно послал в эфир весть о катастрофе.
Как выяснилось, аварию потерпела машина, обслуживавшая экспедицию Продовольственного комитета ООН. Члены этой экспедиции во главе с ученым-биологом доктором Андреем Вовченко из Советского Союза проводят на территории страны важную научно-исследовательскую работу.
Накануне катастрофы при весьма загадочных обстоятельствах исчез сын доктора Вовченко. Если верить слухам, это весьма прискорбное событие имеет прямую связь с гибелью вертолета».