— Стегать плетью индейцев? — вырвалось у меня.
— Нет, нет, — покачал головой штандартенфюрер. — Впрочем… Я забыл, из какой ты страны… Равенство, братство и тому подобное у вас там превыше всего. Так, что ли? Но ничего. Мы поможем тебе выбросить из головы все это. Ты любишь путешествовать? Хочешь посетить какой-нибудь уголок планеты, побывать в далеких странах? Тебя привлекают Африка, Тибет, Индия, Аляска, Гавайские острова?… Пожалуйста! Маршруты твоих поездок безграничны. Путешествуй в свое удовольствие. При этом ты будешь не простым путешественником. Перед тобой раскроются все двери. И всюду, где ступит твоя нога, все будет твое: бери, хозяйничай, наказывай. Никто не посмеет тебе перечить. Никто! Вздумается тебе ради потехи разнести в щепки нью-йоркский небоскреб Эмпайрстейт-билдинг или ржавую Эйфелеву башню в Париже, наведешь вот такую штуковину, нажмешь на этот крючок, вот он, снизу, и от тех паршивых сооружений останется только куча обломков…
В руках у штандартенфюрера появился продолговатый предмет, напоминавший отрезок трубы из блестящего металла. Он вынул его из ящика письменного стола и, играя, подбрасывал на ладонях.
— Захочешь пустить на дно океанский лайнер, разрушить плотину гидроэлектростанции, обрушить целую скалу — нажимай на крючок. Не раздумывай, нажимай и круши! Ветхий земной шар давно уже пора перетряхнуть как следует и очистить от вредной накипи! Ну как, по душе тебе такая работа? Через год или два я назначу тебя комендантом Сингапура или гауляйтером островов Фиджи. Семнадцатилетний гауляйтер или губернатор, название не имеет значения, — ведь это производит впечатление. Не так ли?
— Синьор, вы все шутите, но так и не сказали мне…
— Шучу, конечно, шучу!
Он взял меня за плечи, повел в глубь зала. Часть стеклянной стены внезапно поплыла вверх, под потолок. Запахло лесом. Мы очутились на террасе, прилепившейся к крутому обрыву. Вокруг были заросли. Далеко внизу, на дне глубокой впадины, сверкало на солнце несколько небольших озер. Почти на уровне террасы, на противоположном склоне живописного каньона, тянулся гребень возвышенности, стеной стояли высокие деревья.
Штандартенфюрер поднял металлический цилиндр. Упругий сгусток воздуха бесшумно ударил в уши. По ту сторону каньона, на гребне, вспыхнуло бледно-розовое сияние. Я успел заметить, как огромной силы вихрь мгновенно слизал с деревьев ветки, закружил и куда-то унес их. Промелькнул толстый оголенный ствол, с корнем вырванный из земли, до террасы докатился оглушительный треск. Две или три секвойи сползли с гребня вниз. Деревья, стоявшие неподалеку от центра вспышки, раскачивались, как во время урагана. Прошло несколько секунд, и на том месте, где только что были заросли, осталась темная безжизненная просека.
— Видишь, как можно шутить? А ты говоришь — стегать индейцев…
Съежившись, я снова сидел в кресле. Перед глазами маячила седая голова штандартенфюрера. От возбуждения у него дергалась щека, и он растирал ее ладонью. На столе хозяина кабинета лежал отрезок металлической трубы с черной рукояткой, то самое оружие, страшное действие которого я только что видел.
Я напрягся, как перед прыжком, а глаза были прикованы к блестящей трубке, которая так близко лежала от меня. Мне ничего не стоило ее схватить. «Нажимай на крючок! Вот он, внизу…»
Еще и теперь не выяснено, существует ли телепатия. Дискуссии на эту тему тянутся уже не одно десятилетие. Так и не известно, можно ли в самом деле прочитать чужие мысли. Но в тот миг, когда я уже знал, что сейчас протяну руку к столу, блестящий предмет исчез с его поверхности. Штандартенфюрер взял трубку и спрятал ее в ящик. Он опередил меня, видимо, инстинктивно — ему ведь и в голову не могло прийти, что я осмелюсь схватить оружие. Но я почти уверен, что какие-то клетки его мозга ощутили определенное движение моих клеток и забили тревогу.
В тот же миг меня охватило вялое равнодушие ко всему, вернулась усталость. Я сказал, что не хочу ни разрушать небоскребы, ни топить лайнеры и ни за что не останусь в этом подземном гнезде, а если меня отведут назад в блок, то работать уже не буду. Не буду, и все!
Сделав вид, будто не слышит моих слов, штандартенфюрер спросил, знаю ли я, что меня считают погибшим.
— Мне показывали газету, — подтвердил я.
— Этот Кносе и тут переборщил. Но ничего. Тем больше будет радость твоего отца, когда узнает, что сын жив и невредим. Из мертвых воскресают не часто. Можешь подать отцу весточку о себе. Не возражаю. Напиши ему письмо.
Мне все время казалось, что наша беседа должна дойти до той грани, за которой начнется самое главное, и к этому я внутренне готовил себя, хотя и не понимал, что именно нужно от меня этому человеку. При упоминании об отце я встрепенулся, усталости как не бывало.
Штандартенфюрер заметил, какое впечатление произвело на меня его неожиданное предложение. И обезоружил меня откровенностью:
— Не думай, что я тороплюсь утешить твоего отца. Сантименты мне ни к чему. Просто ситуация сложилась так, что ты имеешь реальные шансы выпутаться из этой истории. Нам крайне необходимо завязать с твоим отцом серьезный разговор. Твое письмо к нему поможет начать этот разговор.
— Вы можете обойтись и без моего письма.
— Конечно, можем. Но если отец узнает, что от результатов наших переговоров будет зависеть дальнейшая судьба его сына, мы быстрее найдем общий язык.
— Ему вы тоже предложите пост губернатора?
На лице штандартенфюрера появилась довольная улыбка.
— Ты сообразительный парнишка. И смелый к тому же. Лететь вдогонку за вертолетом ночью, едва не проникнуть в кабину… У Кносе имеется только подозрение на сей счет, я же полностью уверен: шлем был принадлежностью летательного аппарата, которым ты воспользовался для погони. Но Кносе зря к тебе прицепился. Аппарат ты успел с себя сбросить, а его конструкция тебе неизвестна. Так что забудем об этом. Кстати, твоему отцу я не собираюсь предлагать какой-либо пост. Я предложу ему другое. Даже не буду предлагать. Я просто потребую, чтобы он немедленно прекратил работы по освоению здешних джунглей. Все усилия твоего отца направлены на пользу всевозможных тварей, которых только и интересует, чем набить свой желудок. Так вот, чтобы сельва не превратилась в проходной двор… Одним словом, я вынужден обратиться к здравому рассудку доктора Вовченко. Успокойся, твоему отцу ничто не угрожает. Доктор Вовченко нужен нам живой, а не мертвый. Нужен не здесь, в джунглях, а там, где он может встречаться со своими коллегами или выступать перед многолюдными аудиториями. Он должен публично признать ошибочность или поспешность собственных выводов и сделать заявление о том, что тропическая растительность этого континента не оправдала надежд, что ее невозможно использовать для расширения запасов продуктов питания. Пусть выдумает несуществующие бациллы, пусть скажет, что употребление продуктов сельвы грозит людям бешенством, — для подкрепления такого заявления мы найдем нужные факты. Пусть, наконец, перенесет свою работу в джунгли Индонезии, Вьетнама, в любое другое место. Меня это не касается. Я хочу тишины и покоя в здешних местах. Доктор Вовченко признанный авторитет в научных кругах, с ним считаются. Если сегодня он выскажет соображения, противоположные вчерашним, это мало повредит ему. Неудачи случаются у каждого. Пошумит пресса, будут возмущаться заинтересованные фирмы, банки приостановят финансирование проектов — на этом все и закончится. Твой отец сдаст в архив собранные материалы, распустит экспедицию, и вы с ним спокойно вернетесь домой. Кроме того, вас ожидает большая радость, о которой ты сейчас даже не догадываешься… Чем скорее доктор Вовченко согласится на мои условия, тем быстрее ты оставишь этот город, куда прибыл без приглашения. Понял? Обо всем, что видел и слышал здесь, безусловно, придется молчать. Прежде всего — чтобы но подвести твоего отца. Молчать ты обязан год-полтора, а потом можешь рассказывать о своих приключениях кому угодно… Между прочим, с инспектором Чанади, думаю, мы тоже договоримся. Он ведь не захочет потерять свою сестренку Эржи.
— Что я должен написать в письме?
— Чистейшую правду! Жив-здоров, скучаю, жду скорой встречи… Можно добавить еще что-нибудь, на твое усмотрение.