— Вот смотрите, Александр Дмитриевич, здесь, где сейчас сквер, стояли сараи, на месте беседки была голубятня, большая, в несколько отсеков и этажей. Принадлежала она троим дружкам-хозяевам. Их голуби славились далеко за пределами города. К нам приезжали голубятники из разных мест. И здесь же собиралось жулье. Вечно пьянки, драки, поножовщина. Больше десяти лет, как нет этой голубятни. Да и сами голубятники куда-то убрались, а традиции остались. Теперь в этой беседке клуб местных хулиганов. Что тут только не делали — и разгоняли, и дружинников здесь целую группу держат, — но продолжают собираться, по вечерам концерты закатывают такие, что только держись: две-три гитары, аккордеон, и поют.
— Может быть, и нет в этом ничего дурного, что собираются и поют.
— Если бы только пели! Пьют, в карты играют, дерутся.
— Это плохо. Поближе бы с ними нужно познакомиться…
Киселев усмехнулся:
— Борис Васильевич, наш начальник уголовного розыска, и Козленков их всех наперечет знают, да толку-то мало…
Они вышли из сквера и подошли к маленьким разнокалиберным домикам-гаражам. Киселев сыронизировал:
— Автопарк собственников. Частых машин у нас много. На заводе заработки хорошие, ну, вот и отвел райисполком это место частным владельцам, тут у них свои сторожа, свои порядки.
За гаражами открылась новая улица. Три больших дома вплотную примкнули друг к другу, как бы образуя букву «П». Киселев подвел Дорохова к арке в середине крайнего дома и остановился:
— Вот здесь, Александр Дмитриевич, все произошло.
Дорохов осмотрелся. Большая, высокая арка тоннелем проходила сквозь дом и открывала вид на двор, утопающий в зелени. Киселев указал на противоположный дом:
— Видите вот тот средний подъезд? Там живет Крючков, оттуда и вышел Лавров. Вот здесь посередине, прямо под электрической лампочкой, что под сводом, мы обнаружили труп Славина.
Дорохов долго простоял под аркой, что-то обдумывая, походил по двору, рассмотрел подвешенные люминесцентные лампы и решил: «Побываю здесь еще раз вечером, когда будет темно. Другая картина будет». Обратившись к Киселеву, спросил:
— А почему вы до сих пор не допросили Крючкова?
— Уехал он, Александр Дмитриевич. От него ушла жена, оставила ему ребенка, и он повез дочку к родственникам в деревню, а куда, неизвестно. Взял на десять дней отпуск и уехал.
— Может быть, этот Крючков что-нибудь знает?
— Может быть. — Киселев нехотя добавил: — Судился он за хулиганство, да и со Славиным частенько его встречали.
— Нужно его искать, — решил Дорохов.
— Найдем, — согласился Киселев.
Они походили еще по двору и направились в городской отдел. Полковник спросил у Киселева:
— Где тут у вас заводская дружина?
— Штаб во Дворце культуры, у них там специальная комната есть.
— Далеко?
— Да нет, будем проходить мимо.
— Давайте заглянем! — предложил Дорохов.
Капитан замялся. Видно, ему не очень хотелось идти к дружинникам, и он, взглянув на часы, попросил:
— Может быть, в другой раз? Скоро восемь часов, а мне сегодня проверять постовых милиционеров.
— Тогда идите, — согласился Дорохов, — я один зайду.
Дворец культуры, как и все здания вокруг, был новым. Дорохов обошел парадный вход, где крикливые афиши сообщали о танцах под радиолу и что входной билет стоит полтинник, а длинноволосая девушка с огромного щита казалась Евой, которой хочется спать. Полковник, познакомившись с репертуаром, вздохнул, покачал головой и направился к менее респектабельному входу, с надписью, выполненной на окантованном стекле: «Штаб народной дружины завода».
В просторной комнате по стенам были расставлены рядами стулья. Буквой «Т» стояли два стола — один обыкновенный письменный, а другой длинный, почти во всю комнату. За маленьким столом сидел мужчина лет двадцати пяти-двадцати восьми. Он довольно сердито что-то говорил обступившим его дружинникам. Их было много — человек двадцать или больше. Среди собравшихся мелькали девичьи лица.
Дорохов сразу понял, что разговор был острый. Скорее, это даже не разговор, а общий спор. Этим спором все настолько увлеклись, что никто и не заметил его появления.
Остановившись в стороне, Александр Дмитриевич прислушался. Бойкий паренек лет девятнадцати стоял вплотную у письменного стола и, обращаясь к сидящему, говорил:.
— Нет, ты посуди сам. Я вчера им говорю — нужно соблюдать порядок, а они мне в ответ: «Пошел ты… Сами сначала научитесь этому порядку!» Я предлагаю идти в штаб, а один из них, наглая такая морда, спрашивает: «А если я не пойду, что, бить будешь?»
— Подожди, Звягин, — отстранил говорившего здоровенный парень.
Он был постарше первого года на три-четыре и казался самым высоким среди собравшихся. Его серый пиджак, наверное 56-го размера, настолько облегал плечи и спину, что казалось, стоит парню сделать резкое движение — и все швы немедленно разойдутся. «Ну и парень! — подумал Дорохов. — Копия чемпиона страны по штанге Василия Алексеева». В это время «чемпион» начал говорить гневно и с жаром:
— Нужно что-то придумать, Рогов! С того дня, как все это случилось, шпана просто распоясалась. На что уж меня все слушались, а сегодня в обеденный перерыв подходят в столовке два пьянчуги из тех, кто крутятся возле беседки, и так нахально спрашивают: «Допрыгались, дружиннички? Вас еще не разогнали? Зря! А то вы хуже бандитов стали».
— Ну, и что же ты им, Кудрявцев, ответил? — спросил Рогов.
— А я им сказал — пусть не надеются: дружина как была, так и будет и все равно мы ихнюю компанию разгоним, а если нужно будет, то и беседку разберем.
— Зачем же разбирать беседку? Пусть стоит, — медленно проговорил Рогов.
К Рогову обратился другой дружинник, постарше остальных, и попросил:
— Разреши, Женя, мне несколько слов?
— Давай, Карпов, говори, — согласился Рогов.
— Правильно сказал тут Кудрявцев: дружина была и будет. Но нам нужно что-то срочно предпринять. Тебе бы, Евгений, в городском штабе посоветоваться. Может, в комитет партии сходить. Наша дружина вот уже какой год первенство в городе по общественному порядку держит, а тут такой случай. Я считаю, что ослаблять работу мы не имеем права.
— Да! Как же дальше? — протиснулась к столу худенькая, невысокого роста девушка. — Нет, ты скажи, Женя, — наступала она на Рогова, — как нам быть дальше? Позавчера вечером иду через сквер мимо беседки, там человек десять ребят. Двое с гитарами, все пьют водку и орут песни. Увидели меня и кричат: «Зинуха, заходи, выпей с нами за упокой души Сереги-парикмахера, а заодно и за упокой своего приятеля — его ведь все равно расстреляют!». А потом спрашивают: «Правда, что скоро дружину разгонят?»
Кто-то из собравшихся предложил всем вместе взяться и всыпать хулиганам по первое число. Кто-то сказал, что сейчас следует посылать в обход дружинников не как обычно — парами, а направлять пятерки.
Девушка с повязкой на левой руке, стоявшая в стороне и не участвовавшая в разговоре, сказала, что Лида Ермилина и Жора Старков из ее группы решили уйти из дружины.
Рогов встал, призвал всех к порядку:
— Ты, Павлова, не горюй. Пусть уходят Старков и Ермилика, пусть и другие, кто испугался, бегут из дружины, держать не будем. Был я сегодня в городском комитете партии, был и в штабе города, там сказали, что коллектив завода доверил нам охрану общественного порядка в нашем микрорайоне и никто нас этого доверия не лишал.
Рогов хотел добавить что-то еще, но заметил Дорохова, насторожился, решил, что при постороннем и так было слишком много сказано, и с недовольством спросил:
— Что вам, товарищ?
— Вы начальник штаба? — в свою очередь поинтересовался Дорохов.
— Да.
— Тогда я к вам.
— Может быть, зайдете в другой раз? У вас что-нибудь срочное?
Полковник, порывшись в своем бумажнике, достал вчетверо сложенный листок и протянул его Рогову. Начальник штаба взял этот лист, развернул, и, по мере того как он читал, лицо его менялось. Разгладились хмурые складки на лбу, он быстро вышел из-за стола, подошел к Дорохову. Тот протянул ему удостоверение личности, Евгений бегло взглянул, отстранил его — ладно, мол, и так вам доверяю, — сильно пожал руку полковнику и повернулся к дружинникам: