После обеда Дорохов вернулся в кабинет и решил до конца изучить дело о краже из магазина. Ему предстояло подготовиться к завтрашнему разбору, а в связи с этим нужно было обдумать кое-какие вопросы.
Кража была дерзкой. Преступники накануне Ноябрьских праздников подобрали ключи к двум замкам, а в складе магазина, где лежала основная часть только полученного товара, замок на решетчатой двери открыть не смогли. Тогда они между прутьями решетки вставили домкрат и растянули их, образовав свободный проход.
Шерстяных изделий взяли довольно много. Среди них были дамские костюмы и платья, кофты, мужские свитера. Такое количество нелегко продать. Обычно подобные преступники попадаются на сбыте, а здесь не всплыло ни одной вещи.
«Вывезли? — подумал полковник. — А может быть, сбывают постепенно, мелкими партиями, а основная часть где-то лежит до сих пор?»
Когда Дорохов закончил изучение обоих томов и записал целый перечень вопросов, к нему снова пришел Киселев. Плюхнулся в кресло и начал рассказывать:
— В оба района сам позвонил. Явятся с делами завтра утром. Кстати, о Борисе Воронине нет ничего нового. Работает электриком в отделе главного механика. Живет с матерью и отцом, поступил в заводской техникум. От какой женщины приносил записки парикмахеру, узнать не удалось. На заводе много женщин. Есть красивые, одинокие. Но чтобы кто-то из них пользовался услугами этого Воронина или дружил со Славиным, не замечали. Давайте вызовем его и поговорим.
— Давай, Захар Яковлевич, только завтра, — попросил Дорохов. — Я еще с Капустиным разговора не закончил.
— Кстати, я тоже узнал о «Холодке». Нет в продаже у нас этих конфет. Были в позапрошлом месяце, их сразу расхватали. Вам Козленков докладывал? Я тоже поинтересовался. Все говорят, что «Холодок» нравится детям. Но берут их и мужчины, те, что курить бросают.
— Да, да, бросают курить… Совершенно верно. — Дорохов задумчиво прошелся по кабинету.
Капитан ушел, а полковник вызвал Капустина.
Лев Капустин вошел, когда Дорохов читал документы о Борисе Воронине, оставленные капитаном. Полковник молча кивнул ему, указал на стул, а сам углубился в справку. В ней не было ничего интересного, вернее, почти не было. Александр Дмитриевич взял карандаш и синей жирной чертой дважды подчеркнул: место работы Воронина — отдел главного механика, тот самый отдел, где работал исчезнувший Степан Крючков и симпатичный Богданов. Взглянул на Капустина, тот, насупившись, сидел на краешке стула и ждал от Дорохова новых подвохов. «Видно, дошел до него вчерашний урок — пацан, совсем пацан, — подумалось полковнику. — Однако есть в нем что-то такое располагающее. Наверное, Кудрявцев со своими ребятами именно это и уловил». Дорохов подмигнул Левке:
— Ну, что нос повесил? Думаешь, снова мораль читать буду? Нет, брат, сегодня мне некогда. Есть деловой разговор.
Парень облегченно вздохнул и даже подался вперед:
— У меня к вам просьба.
— Давай.
— Порвите тот протокол, где я про Лаврова рассказывал. Я там все наврал.
— О протоколе потом. Хорошо, конечно, что сам решился об этом заговорить. Но сейчас у меня к тебе один очень важный вопрос. Не буду скрывать, что ответ на него явится проверкой твоей честности, Лева.
Капустин снова насторожился и не очень уверенно пробормотал:
— Спрашивайте.
— Я хочу знать, как и почему вы с Борисом решили оговорить Лаврова. Только если будешь отвечать, говори правду, как было на самом деле, или не отвечай совсем.
Капустин вздохнул, немного помолчал, рассматривая ногти своих пальцев.
— Расскажу. Что убили парикмахера, нам утром сказали. Мы с Борисом вышли из камеры умываться, а один малый, что сидел с Лавровым, как раз мусор выносил, после утренней уборки. Проходил мимо и шепнул про Сергея. Днем нас повезли на работу — овощи на базе перебирать. Сказали каждому, что за день полагается сделать, а Борька говорит: «Ты тут за двоих вкалывай, а я махну через забор и из дому пожевать чего-нибудь принесу да про Серегу узнаю». К концу работы вернулся, колбасы притащил и два батона, а узнать ничего не узнал. Потом через два дня снова домой рванул, а вечером лежим в камере, он и говорит, что Сергея убили дружинники. Они решили расправу устроить. Вот нас посадили, парикмахера убили, а потом за других примутся, ну, за тех, кто в беседке собирается. Полежали, поговорили и решили пойти к капитану и немного поднаврать на «очкарика», чтобы он не выпутался.
— Кто предложил, ты или Борис?
Наверно, впервые в жизни Левка на подобный вопрос ответил искренне и без сомнений:
— Борис, но и я, конечно, согласился. — Капустин все-таки не смог удержаться от привычки выгораживать приятелей.
— Кстати, расскажи, Лева, что за ребята в беседке собираются.
— Наши заводские. Приходят туда, песни поют, на аккордеоне и гитарах играют. Кто с бутылкой, но больше так. Из дворов гоняют, говорят — спать не даем. Из подъездов тоже. Во Дворец культуры без билетов не пускают. Вот и идут в беседку. Выпить соберутся, вдвоем, втроем сложатся на бутылку — ив беседку. С четырьмя рублями в ресторан разве пойдешь? Да и не пустят, если прямо со смены. В кафе или буфете можно, конечно, закуску взять, но водку увидят — и прогоняют. Куда идти? В беседку. Там и посидеть, и поговорить можно.
— В карты играют?
— Не только в карты, но и в домино.
— А кто там у вас всем заправляет?
— Гена и еще Зюзя.
— Они что же, судились?
— Почему судились? — неподдельно удивился Капустин. — Гена песни всякие сочиняет, музыку придумывает. Он даже на конкурс послал, только вот ответа до сих пор нет. В Доме культуры он знаете какой джаз организовал! А потом поссорился с директором, и тот его выгнал.
— А кто такой Зюзя?
— Васька из автобазы. У него есть маленькая записная книжка, и он туда сокращенно анекдоты записывает. Как услышит новый, так в книжку. Хочет потом, под старость, напечатать.
— А судимых там много?
— Есть, — смутился Капустин. — Вот я судимый, потом Борька Воронин, еще Толик, Лешка недавно из колонии вернулся.
— А из взрослых кто?
— Взрослые тоже приходят. Степан Крючков на гитаре хорошо играет. Федя — баянист. Иногда парикмахер заходил. Многие бывают.
— Ты меня не понял, Лева. Кто из постоянных посетителей беседки — взрослых я имею в виду — раньше судился?
— Степан Крючков судился за драку, парикмахер — за кражи. Дядя Леша приходил. Он после войны за вооруженные налеты двадцать лет отсидел. Только он еще в прошлом году в Сибирь завербовался. Жалко, что уехал: хорошие песни знал и рассказывал занятно.
— А о преступлениях у вас идет разговор?
— Бывает. В прошлом году, когда обворовали наш трикотажный магазин, мы все гадали, чья это работа.
— Ну, и как?
— Решили, что «залетные». Ну, теперь там, наверное, только и разговору про Лаврова да Серегу-парикмахера. Мы-то уж с Ворониным вторую неделю в беседке не были, здесь, в милиции, живем.
Дорохов изучающе смотрел на Капустина и думал. Спросить у него или не спросить о записках, которые носил Воронин Славину? И решил: «Рано еще. Спрошу после разговора с Борисом». Отправляя Капустина в камеру, полковник его предупредил:
— О нашем разговоре чтоб никому ни слова. Особенно Борису.
— Ладно, — не очень уверенно ответил Левка.
Дружинники продолжали работу. Они заходили в квартиры, спрашивали, выясняли. Но им явно не везло. Мальцева и Звягин снова отправились в подъезд, где были накануне. Они несколько раз звонили в квартиру Крюкова, надеясь, что, может быть, кто-то откликнется. Но раскрылась дверь соседей. На пороге появилась вчерашняя знакомая, Александра, и сразу полился словесный ливень:
— Вы зря звоните. Он еще не приехал. Я его тоже жду: вдруг ему не повезло и он приедет с Олечкой. Вот тогда я ему буду нужна, как воздух. Он скажет: «Олекса, присматривайте за моей девочкой», — и мы вместе с Егором будем присматривать.