Услышав такое, взбешенный Слюняев бросился душить Фана. Тот оказался ловчее, сшиб лесника, избил и спросил:
— Сейчас с тобой разделаться, грязная морда, или отдать и руки чекистов? Они с удовольствием повесят тебя на первой осине! Ведь о том, кого ты убил, сейчас коммунисты книги пишут, он их герой. Им очень хочется узнать, на чьих лапах его кровь.
Сник Слюняев. Животный страх превратил его в тряпку. Фан хихикал. Только теперь его звали не Фан, а Хижняк…
— Как вы сказали? Повторите! — воскликнул Гобовда.
— Арнольд Никитич Хижняк.
— Но он же кореец!
— Опосля я ему говорил, что прозванье не личит. Посмеялся, обругал меня бестолочью.
— Про сына вспоминали?
— Напомнил я, он плюнул. На белом свете, говорит, у меня таких «сыновей» — что комарья в тайге. Открестился Фан от парня… Задание дал мне по взрыву моста одного, по его весточке, однако. Не стал я ждать, смотался сюда, к тофам. Я все поведал, как на духу, чекист.
— А скажите, Слюняев, семью Гольфштейн из города Энгельса вы знали? Встречаться приходилось с кем-нибудь из них?
— Нет, таких не знавал… Буди тофа, подпишем с ним твои бумажки.
…Глубокой ночью крепко спящего лейтенанта разбудил выстрел. Из винтовки проводника застрелился Слюняев.
9. Плавающий пеленг
Как только из кабинета вышел член Военного совета армии, генерал Смирнов, проводив его до дверей, прислонился лицом к косяку. Суровые слова политработника не выходили из головы. Почему не обеспечена внезапность при налете на понтонные мосты? Чем объяснить большие потери личного состава за последнее время? Понимает ли генерал невосполнимость моральных последствий?
Генерал помедлил и решительно открыл дверь в комнату оперативного отдела. Кроме капитана Неводова, там никого по было. Он еще с вечера попросил разрешения поработать в этой комнате, воспользоваться документами отдела.
Настольная лампа с плотным картонным абажуром высвечивала круг на столе и узловатые руки капитана, перелистывающие бумаги. При виде Смирнова он встал.
— Я на минуту. — Генерал сел напротив Неводова. — Скоро утро… Вздремнул бы.
— Бессонница — почти необходимое приложение к нашей работе.
— Я тоже не могу… Этот голос…
— «Ахтунг! Нойн!», да?
— Тот, кто каркал в воздухе, работал русским микрофоном… Как вам объяснить?… В свое время я испытывал самолетные рации. Ихние тоже, трофейные, в Испании. «Телефункен и сын» еще тогда снабжали фашистов отличной связью… Отменно владею немецким. Произношение… нюансы в произношении. А тот голос… в общем, говорил русский человек!
Неводов снял абажур с лампы, в комнате стало светлее.
— Допустим, товарищ генерал. Но тогда эти два слова могли быть только вспомогательными к предшествующей информации.
— Вы так думаете?
— Ну, а что скажут эти слова несведущему человеку?… Допустим, что информация была, вот тогда… Но и тогда работа агента открытым текстом глупа и маловероятна… Правда, еще Достоевский писал, что почти каждый в момент преступления подвергается какому-то упадку воли и рассудка. Значит, что-то неожиданное произошло в отработанном плане. Что?… Предположим, говорили с нашего самолета. Кто?
— Пожалуй, летчик.
— А по-моему, стрелок, — возразил Неводов. — Но это пока не так существенно. Помогите мне, товарищ генерал, осмыслить одну ситуацию. Сопоставляя рассказ пилотов и план, я вижу, что он не выполнен в некоторых пунктах… совсем незначительных.
— Задание выполнено, вот главное.
— После прохода острова Зеленый по штурманскому расчету самолеты должны были накрыть цель через десять минут, а они все отбомбились… через семь. Почему?
— Пожалуй, сумма ошибок: превышалась расчетная скорость полета, попутный ветер оказался сильнее, чем думали.
— Вот метеосводка. Здесь указан ветер максимальный — пятнадцать метров в секунду. Вот вам навигационная линейка, прикиньте все возможные ошибки.
Генерал взял линейку и произвел несколько расчетов. Получалось несуразное. Чтобы покрыть расстояние от острова до переправы за семь минут, требовался ветер более тридцати метров в секунду. Такие порывы могли быть только в грозе.
— Грозы не было! — будто угадал его мысли Неводов. — Предварительный расчет верен. Летчики скорость не превышали,
Они сидели и смотрели в глаза друг другу. У обоих было предчувствие большой беды. Генерал догадывался. Неводов знал почти наверняка.
— О плане знали только те, кто тогда находился у меня в кабинете. Летчики — только за час… Кое-кто из штаба армии…
— Летчиков осталось пятеро. Один в госпитале. — Неводов отвел взгляд от лица генерала и посмотрел в окно. Оно светлело. Где-то далеко на востоке рождался новый день.
Утром этого дня по срочному вызову все командование сводной авиадивизии вылетело в штаб армии. Там генерала и подполковника Лаврова пригласил командующий, а Неводова провели в большое полуподвальное помещение, где собрались ответственные работники СМЕРШа. Начальник контрразведки Кронов, кряжистый, с угловатой бритой головой человек, сидел в начале длинного стола и курил папиросу за папиросой. Кивком оп указал место Неводову и быстро заговорил, постепенно повышая голос:
— Давненько не было такого представительного совещания. И если бы этот (резкий жест в сторону Неводова) не сел в лужу, так и не собрались бы… Вчера из штаба сводной авиадивизии поступила победная реляция: уничтожили главную немецкую переправу через Сейм! Почет и слава! Да… если бы переправа была уничтожена! Но немцы провели вас, капитан Неводов!.. Подождите морщиться, подождите. Ваши летчики, потеряв четыре самолета, высыпали взрывчатку на ложную переправу! А настоящая действует, Неводов, действует! По ней преспокойно катятся моторизованные части в район предстоящего контрнаступления! От двух групп лучших разведчиков армии, посланных на обозначение цели, остался пшик!.. Вы понимаете, Неводов? Понимают ли сидящие здесь, что произошло?… Выходи сюда, Неводов, выходи, чтоб все тебя видели, и рассказывай, делись опытом!
Капитан встал, но на середину комнаты, куда показывал полковник, не вышел. Его ровный, предательски вздрагивающий от обиды голос слушали в напряженной тишине.
— Мне ясна картина провала вчерашней операции. Ее истоки далеки и известны товарищу полковнику. В моей зоне действует агент противника, имеющий передатчик. Перехвачены три радиограммы, расшифрованы — ни одной. Полагаю, что предпоследняя, самая длинная, информировала о налете на переправу… Кто агент? Несомненно одно: он близок к штабу дивизии или армии, добывает информацию из первых или вторых рук. Один ли? Предполагаю — группа. Небольшая, мобильная. Более подробную версию доложу письменно, а сейчас о другом. Опростоволосились мы все, товарищ полковник! В моем отделе два человека — я да радистка. Один оперативник погиб, второго вы забрали с повышением. А кого дали взамен, несмотря на мои неоднократные просьбы?
— Не прибедняйтесь! Работать лучше надо! — выкрикнул полковник.
— Легко сказать!.. Я вас просил подключить на мою зону пеленгатор штаба армии и соседней танковой бригады, а вы…
— Дано распоряжение, Неводов, дано!
— С сегодняшнего дня. Но операция провалилась вчера! И главное — мы не можем читать перехваченные радиограммы. Наши дешифровщики не справились, а вы из-за ложного сохранения престижа не попросили помощи Центра.
Вошел дежурный по штабу и вызвал полковника Кронова к командующему.
…После обеда Кронов провожал Неводова к самолету и говорил уже спокойным тоном:
— Под видом пополнения пришлю к тебе людей. Блокируй все точки, рассади везде. Думай, друг, думай. Ты понимаешь, в каком положении мы второй месяц? А на мою резкость не обижайся, все мы не ангелы.